ВАЛЕРИЙ СДОБНЯКОВ. ИСКРЫ ПОТУХАЮЩИХ КОСТРОВ
(МАРТ-АПРЕЛЬ, 2009)
Разворачивая свиток времени

Журнал «Вертикаль. ХХI век» № 50, 2017 г.
На фотографии: Ватутинки, Московская область, дачный посёлок «Советский писатель». Рабочий кабинет Ю.В. Бондарева. Арсений Ларионов, Юрий Бондарев, Валерий Сдобняков.


Сдобняков Валерий Викторович. Родился в 1957 г. в Красноярском крае. Создатель и главный редактор журнала «Вертикаль. ХХI век». Секретарь Союза писателей России. Председатель Нижегородской областной организации Союза писателей России. Лауреат многих всероссийских и международных литературных премий. Награждён государственной наградой – «Медалью Пушкина», а также Почётной грамотой Нижегородской области и Почётным знаком главы города Нижнего Новгорода. Автор тридцати книг прозы, публицистики, критики. Живёт в Нижнем Новгороде.

 
КАК УСКОЛЬЗАЮЩАЯ ТЕНЬ

2009 год


4 марта 
Музей Добролюбова. Открытие выставки Виктора Ивановича Пурихова. Небольшой, посвящённой женским образам. Получилось неплохо. Правда, все работы я уже видел раньше. Но у Виктора такие скульптуры, которыми можно любоваться до бесконечности. 

5 марта 
Дом актёра. Большой зрительный зал полон. Вечер памяти Юрия Адрианова. Ведёт А.М. Цирульников. Формальное событие — выход художественного альбома и третьей книги стихов из неизданного. Но больше в выступлениях просто вспоминают Юрия Андреевича. Он был (и остался) любим многими. И ведь не только в поэзии тут дело, но главным образом в его человеческих качествах. Наташа, которая все эти книги издаёт, просто совершает подвиг.

6 марта 
Литературный музей Горького. Вечер Адрианова вновь ведёт Цирульников. На этот раз Наташа больше читает стихи Юрия, потом вспоминаем его — но уже теплее, «по-семейному». Народу собралось не густо. Все, кто близко знал поэта.

Александр Маркович и мне предложил что-то сказать. Вроде бы получилось складно — вспомнил о впечатлении после первого знакомства, оценил творческий дух поэта, как не имеющий преград. Потому и не было ощущения в его поэзии того, что автор уже несколько лет не выходит из дому, сидит за стенами своей квартиры. Он творил, жил, существовал сразу в нескольких эпохах. И, конечно, нужно его собрание сочинений городу, русской культуре.

7 марта  Сосновский район
Первый раз в этих краях. Втроём (опять) съездили в «Николаевскую округу» — место действия «Уголка России». За рулём Георгий. Владимир Цветков уже встречался с его отцом, написал ряд дополнительных эпизодов в этот исторический очерк. Теперь едем на всё посмотреть своими глазами. Дома крепкие, почти все пятистенные. Сами деревни большие, подстать зажиточным сёлам, но церквей нет, потому и сами деревни вымирают. Много домов пустых. Одна из жительниц отдала нам солдатский треугольник (письмо с фронта) и похоронку (извещение из районного военкомата о гибели воина). 1944 год. Первый раз держал в руках подобный документ.

Эта дорога оказалась намного интереснее — «пейзажнее». Леса, холмы, овраги. Московская трасса, по которой ездили в прошлый раз, скучная.

9 марта 
Выходные дни. Довольно тепло. Уехал на улицу Маслякова и пешком прошёл на Малую ямскую к нашему бывшему Заочному институту советской торговли. Многое изменилось, но пока не кардинально. Прошёл на самый откос. Слобода выглядит, наверное, так, как была застроена в конце девятнадцатого — начале двадцатого веков. Обязательно надо будет здесь побродить летом, подышать воздухом прошлого. Скоро все эти двухэтажные дома навсегда исчезнут. Больше сорока лет прожил в городе, а как многого не видел, не исследовал.

С откоса смотрел на заснеженное Канавино, как на макет. Совсем другое ощущение расстояний между домами, улицами, площадями. Всё кажется между собой таким близким. Панорама строящегося метромоста. Она навсегда изменяет вид города. Но сооружение грандиозное.

А на душе, когда возвращался на остановку к Канавинскому мосту, чувство смятённое — лёгкая горечь от ушедшего времени, от того, что большая часть жизни позади.

21 марта 
Ботанический сад. По приглашению сторожа приехали с Цветковым. Снег, метёт. Стояли под елями, выпивали лёгкое красное вино. Ветер гудит, треплет тяжеленные ветви, вселяя в души чувство одиночества, покинутости. И это в городе, где за несколько сот метров отсюда ревет забитый автомобилями широкий проспект.

6 апреля  Дзержинск
В неведомственной охране расторгнул договор. После этого чувство смутное. Почти тридцать лет пользовались их услугами.

Позвонил Ларионов. Мои вопросы (мною подготовленные вопросы) Бондарев прочитал и принял. Но вместо письменных ответов приглашает к себе на дачу для записи большого интервью. Арсений Васильевич заметил, что он сказал очень хорошие слова о моём творчестве. Когда я смогу приехать? Тут же поехал на вокзал, купил билет на девятое число. 

В Дзержинске прошёл по проспекту Ленина и ближайшим к центру улицам. Сталинская архитектура — всё монументально, с воротами, колоннами, портиками. Конечно, сейчас всё заброшено, обшарпано, неухоженные палисадники, ужасный асфальт. Но каким величием веет от этих примет прошлого. Воистину — имперская архитектура. Так могла строить только та страна, которая была уверена в своих силах. Страна-победительница. И ведь подобных домов не один-два — десятки.

9 — 11 апреля  Москва
Еду на поезде. Везу Лукину две пачки его антологии. Борис встретил меня на Курском вокзале. Отправились в «Литературную газету». И удачно. Там редакционный фотограф сделал мои портретные снимки для интервью, я переговорил с Ольгой Моториной и Александром Яковлевым.

В Союзе писателей России проходит съезд. Я в зал не пошёл — общался в фойе с Сергеем Щербаковым, Андреем Ребровым, Евгением Юшиным из «Молодой гвардии». На фуршете, при обходе всех столов подошёл ко мне Ганичев — чокнулись пластиковыми стаканами и сфотографировались на память. Валерия Николаевича вновь избрали председателем.

10.04. Утром расстались с Борисом и в эту поездку больше уже не встречались. Поехал в «Советский писатель». Оттуда с Ларионовым к Бондареву на дачу. Встретили нас тепло. Участок большой и в основном еловый лес. Но есть и берёзы. Яблони только перед домом, который по сегодняшним меркам не так уж и велик. Такое впечатление, что строили его не за раз — пристраивали и достраивали.

Дачный посёлок называется «Советский писатель», но к одноимённому издательству никакого отношения не имеет. В своё время, когда эту землю отдали писателям под строительство дач, но уже, в отличие от Переделкина,  за собственные деньги, сюда переехали Александр Твардовский, Юрий Нагибин, Юлиан Семёнов (дом напротив Бондаревых)... Теперь они оказались в выгодном положении… и в полном отстранении от переделкинских дрязг.

Мы поднялись с Юрием Васильевичем в кабинет на второй этаж (очень просторный и светлый, с большими окнами), и он наговорил мне на диктофон большое интервью. (Я его потом два дня расшифровывал.) Надеюсь этот текст опубликовать в ближайшее время.

Обед в зале на первом этаже — с водкой. Выпили около двух бутылок. Тогда-то я и узнал, что против Ганичева на съезде выступили Владимир Бондаренко и Владимир Личутин, но зал их не поддержал — захлопывали и «закрикивали».

Вспомнили о Леониде Леонове — он был очень напуган репрессиями. Пронёс это чувство через всю оставшуюся жизнь. Бондарев рассказал, как сам говорил (и разубеждал — ведь это Сталин сделал его знаменитым) об этом с Леонидом Максимовичем на застеклённой веранде у того на даче.

При расставании, после уже подписанных мне книг, Юрий Васильевич захотел подарить ещё и собрание своих сочинений, но Ларионов заторопился уезжать. Пришлось получение собрания сочинений оставить на потом. (В конце следующей недели Ларионов позвонит и сообщит, что книги, подписанные мне, лежат у его секретаря.)

Проехали к Шестинским. Олег Николаевич слаб. Ум светел, память крепкая, но сердце полностью изношено. Ходить не может — задыхается. И много спит. Пока я был у них, он несколько раз уходил к себе и ложился на кровать.

Ужинали, немного выпивали. В Переделкино у Шестинских я и остался ночевать.

11.04. Утром солнечно и морозно. Пока все спали, ушёл погулять. Дошёл до станции, купил в магазине на площади торт, который нравится Нине Николаевне. Когда вернулся — меня уже потеряли. Думали, что ушёл к писателям в Дом творчества.

Записал и с Олегом Николаевичем беседу о его петербургской литературной жизни. А затем он вновь ушёл к себе, уснул. Когда уходил, я только заглянул к нему, но будить не стал. Попрощался лишь с Ниной Николаевной.

Трудно заканчивает свою жизнь Олег Николаевич. И не в материальном положении тут дело. В этом отношении всё довольно сносно. Мучает его какая-то неудовлетворённость, будто он чего-то недополучил, в чём-то недосостоялся. И переубедить его в обратном — невозможно. Что это — гордыня? Или так он и не смог до конца прибиться душой к Богу? От этого ощущает какую-то неполноту жизни.

Господи, дай ему ещё сил, продли ещё его годы хоть на немного…

18 апреля   Пасха Христова! Николо-Погост
Отец Владимир служил в маленькой церкви (комната на третьем этаже одного из корпусов санатория «Городецкий»), потому я всю службу стоял в алтаре, помогал — держал свечу, подавал кадило. И служба прошла быстро — хотя начали в 23-00 (мы приехали и вовсе в начале одиннадцатого — только успели на исповедь), а закончили в 2-00. Причастился, и потому всё оценивалось хорошо.

За трапезой просидели почти до шести утра. После гуляли. Смотрели, как всходит Солнце, как оно «играет» — по его краям сверкает и пульсирует раскалённый серп. 

— Ведь вот чудо, которое происходит на наших глазах! — не выдержав, воскликнул я.

— Я видел множество раз, когда пас стадо, как всходит солнце. Ничего подобного никогда не происходит, как только в Пасху — спокойно подтвердил отец Владимир.

Долго бродили по полям, по наезженным дорогам. Земля проморожена до каменности, хотя снег уже сошёл почти весь.

Ближе к вечеру так запуржило, что землю укрыло белым-бело. Ехали назад в Нижний Новгород (на Таниной машине), и любовались на заснеженные, чистейшие поля, на деревья, ветки которых обрамлены белым, на разлапистые, опушенные снежком сосны. В машине и Таня за рулём, и Наташа молчали. Притомились. Да и я спал в этот день не более трёх часов.

21 апреля 
Позвонил Шемшученко. Я был после застолья с Коломийцем и потому не очень внимательно его выслушал. Было в его словах что-то от обиды, мол, не печатаю его стихов и в интервью не назвал среди авторов «Северной тетради». Но главное — на секретариате в Союзе писателей России в кабинете у Ганичева меня ругали, и «пять дней назад похоронили (это его слова, но может быть, умер?) деда». Я сразу даже не понял, кого он имеет ввиду. Вернее — отказался поверить. Но — Кодин умер. И куда делись все обиды, вся мелочность счётов, мой неприезд к нему на юбилей?

Как же мы неправильно живём! Ошибочно и неправильно.

22 апреля 
Приходила Крюкова. Говорила эмоционально, много. Продолжает каторжно работать. Страшные предупреждения врачей (насчёт опасного сужения сосудов головного мозга) уже пережиты и не так пугают. Договорились с Еленой продолжить наши беседы — интервью о культуре, литературе...

23 апреля 
Дозвонился до В.П. Полеванова, чтобы узнать, что случилось с Михаилом Ивановичем. У Кодина был рак поджелудочной железы. Сделали операцию, но спасти не смогли. Все очень переживают. За десять дней до отъезда в Малазию Владимир Павлович по телефону разговаривал с Михаилом Ивановичем, и тот был энергичен, деятелен. Ничто не предвещало трагедии. Но перед операцией Кодин устроил все дела Московского интеллектуально-делового клуба (Клуб Н.И. Рыжкова) — передал бразды правления Александру Алексеевичу Степанцу. Видимо, знал настоящее состояние болезни. Я попросил, чтобы Полеванов обязательно мне сообщил, когда Клуб соберётся на сороковой день. Твёрдо пообещал.

30 апреля 
Позвонил Анатолий Иванович Пафнутьев. Чувствует себя всё хуже и хуже.
 
— Видимо, всё идёт к концу. Ноги опухают.

Горько. Он из тех людей, присутствие которых на земле греет мне сердце — добр, отзывчив, умён и совестлив.

Борис Лукин прочитал текст моей беседы с Юрием Бондаревым и предложил его в «Литературной газете». Похоже, что там материалом заинтересовались.

В этот же день от Ларионова позвонила Людмила Ивановна (его секретарь) и переслала по моей просьбе на Лукина текст интервью после редактуры Бондарева. Материал сократился на пять тысяч знаков.

В новой нашей с Володей Цветковым книге «Служение» я опубликую первоначальный вариант. Жаль просто так выбрасывать интереснейшие факты жизни выдающегося человека. Для истории это всё бесценно.

И ещё один неожиданный звонок — Татьяна Борисовна Лубяко (мой классный руководитель с 5-го по 8-й класс в 176-й школе Канавинского района). Оказывается, со своей старшей сестрой они по возможности следят за моими публикациями, что меня крайне удивило. Лубяко имеют старые нижегородские корни. Хранят дома всякие старинные реликвии — фотографии, книги, фарфор. Всё это хотят мне показать. Про них было довольно много публикаций в «Епархиальных ведомостях» и других местных газетах. Договорились, что в праздничные дни обязательно повидаемся.