Андрей Альпидовский.
Войной отмеченное детство 
Венок сонетов

Журнал «Вертикаль. ХХI век» № 61, 2019 г.

На обложке журнала «Вертикаль. ХХI век» № 38, 2012 г. работа Л.Ф. Шабанова


Отцу Дмитрию Валентиновичу Альпидовскому

 
I
 
Сегодня отдаю сыновний долг
Отцу. В его судьбе и Север хладный,
Просторы Волги – юности исток,
И бабушки молитвы благодатны.

Война, как гром! В ушах – осколков свист.
В убежище! А вещмешок, как камень.
Падение на спину – вверх ногами,
А в небе след от «Хейнкеля» повис…

Голодные года. Свой огород.
В Артемовских лугах пролили пот.
Копали грядки. Корнеплоды в бурте.

У грядок отдыхали на краю,
И пенье птиц казалось, как в раю,
Отцу, рожденному в казахской юрте.
 
II
 
Отцу, рожденному в казахской юрте,
Казались сном волшебным неспроста
В сияньи звёзд, как в вечности приюте,
Диковинные Севера места.

По насту серебристому малыш
(на лыжи мама ставила) шёл шустро.
Полярное сияние – как люстра.
Сполỏхов свет – на ровный след от лыж.

И здесь сорок второй был без бомбёжки,
В тайге полно брусники и морошки,
А там, под Горьким, свой голодный волк.

И бабушку не тронул он – молилась
О детках. Не забудем Божью милость,
Покуда голос памяти не смолк.
 
III
 
Покуда голос памяти не смолк,
Опять в воспоминанья погрузѝмся:
Как первый школьный прозвенел звонок,
На час в военный Горький возвратимся.

Как в сорок третьем, с братом, в первый класс
Дворами шли с Больничной до Семашко.
И как учитель в угол ставил вас,
Просыпавших горошек из кармашков.

И было это не из озорства,
А голод постоянно доставал.
Попробуйте горох погрызть, пожуйте!

И были рады корочке ржаной,
Пусть даже черствой, на двоих одной…
Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!
 
IV
 
Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!
Путь по «лежневке» к Северной Двине,
И тучами мошкẚ висит, до жути.
Добрались, обустроились вполне.

Река Барковка. Хариус – по дну.
Брал «на булавку» – за  блесну сходила.
Резиновая лодка бороздила
И речку Мыло – сáжень в ширину.

Четыре парты в школе – классов столько.
Сестрёнку взяли – не ревела б только,
Девчонка рисовала, как могла.

И зимовали тут же. Снег – под крышу.
Дрова в печи потрескивают, слышим.
Сороковые. Небо кроет мгла.

 
V
 
Сороковые. Небо кроет мгла.
А над тайгою Среднего Тимана
Метель, как карусель, зимой мела,
По крыши занося две ѝзбы стана.

Весной отец ходил «на глухаря»,
Семье охота – верное подспорье.
Собаку-лайку брал с собой с подворья,
Пока ещё не занялась заря.

«Стой, не хрусти. Дождёмся – будет толк».
Собака чует глухариный ток.
И нужен выстрел, никуда не деться. 

Собаке Майке – радость, потроха.
И нам в семью – добыча неплоха…
Войной отмеченное время. Детство.
 
VI
 
Войной отмеченное время. Детство.
Усть-Цильма. Староверы. Строгий быт.
А душами добры – чуть приглядеться.
Как жалко, что порядок тот забыт.

У женщин – длиннополый сарафан,
И девочки в кокошниках – царевны!
На праздник – хороводы непременно,
Все вéселы, и ни один не пьян!

И кулебяка с сёмгой – из печѝ!
Поджаристая: «Съешь меня!» – кричит…
Зимой на санки – вот от скуки средство.

Не слышен здесь тревожный гром войны,
Ведь было так в истории страны – 
От бомб, казалось, никуда не деться…

 
VII
 
От бомб, казалось, никуда не деться,
В тайге, однако, был их вой далёк, –
В селе Усть-Цильма. В малицу одеться
Зимой, и в школу быстро, паренёк!

А по пути – базар: игрушки, глянь!
Олень-свистулька, рыбачки из глины,
То староверов промысел старинный.
Купил, сестренке – радость, детству – дань.

А после школы – на печёрский берег.
На санках – вниз, но вдруг – навстречу звери!
«Собачья свадьба», как известно, зла.

Не двигайся – порвут! Мёрз, коченея.
Как льдинки, слёзы. Псы рычат всё злее,
Но бабушки молитва берегла.
 
VIII
 
Но бабушки молитва берегла.
Зимою сорок пятого тревожной
Болела мама, так занемогла, – 
В больнице говорили: «Безнадёжна!»

Тогда сказала бабушка: «Молись,
Дитя, о маме! Нет сильней молитвы!
Пред Богом души детские открыты,
Ты образам смиренно поклонись!».

И рядом Богородице молилась,
И маме милость Божия явилась,
Нашли лекарства, и ушла беда.

Болезнь ушла. И вновь на Север – к мужу,
С двумя детьми, какой характер нужен!
И был Архангельск. Север. Холода.
 
IX
 
И был Архангельск. Север. Холода.
А летом с другом делали байдарку.
По волнам Северной Двины – айда!
Рыбачили на «подпуски» с азартом.

Потом была и Яренга-река.
На ней – селенье Яренск, место ссыльных, –
И «царских», и «кулацких» – духом сильных,
Сажавших деревẚ по берегам.

Стояла буровая между ёлок,
Отец – начальник партии, геолог.
Искали нефть, но не нашли тогда.

Опять в дорогу. Испытанья снова.
Казалось, сколько можно, право слово!
Река Печёра. Пароход во льдах.
 
X
 
Река Печёра. Пароход во льдах.
Пред тем, борясь с теченьем, полным ходом
Шёл «Сталинец». Ночь. Скрежет и удар!
Такой «подарок» северной природы, –

Корабль влетел на камень-одинéц
Так плотно, что стащить не удавалось.
Стояли долго. Реку льдом сковало.
А сёмга с манкой – вам не леденец!

Кругом тайга, «зима катит в глаза».
– Пора на берег, – капитан сказал. 
На тонкий лёд ступали с лёгкой дрожью.

Такой прозрачный – было видно рыб!
Олени, нарты и полозьев скрип,
В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.
 
XI
 
В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.
Сначала на оленях, по реке,
На нартах продвигались осторожно.
Потом по снегу в рόзвальнях, в тайге.

Мороз. На сёмгу выменяли пыжик.
Малец пригрелся – тёплый был наряд.
Заснул, с саней упал, в глазах снаряд
Рванул, как будто чередою вспышек.

Не сразу спохватились, отыскали
Закоченевшего и спиртом растирали,
И внутрь – дыханье вон! Уж не забыть...

Заимка староверов. Есть запасы.
Тепло и сытно, но небезопасно –  
Тайга. Медведь-хозяин у избы…
 
XII
 
Тайга. Медведь-хозяин у избы, – 
Знать, ненароком «мишку» разбудили.
Ему поесть бы, и в тепле побыть,
Пришлось пальнуть, насилу проводили.

Вновь летнею порой в местах других, –
На Волге, в Чувашии – новосёлы,
В селеньи Ковали – базар весёлый,
А в центре – столб, а сверху – сапоги!

Чуваши в «Сумар чук» дождя просили,
И воду из ведра на «майру» лили,
Чтобы посевам тучности добыть.

Отец весь день на буровой – работа.
А деткам «велик» погонять охота…
Всё было так – по прихоти судьбы.

 
XIII
 
Всё было так – по прихоти судьбы.
Подбитый самолёт у стен кремлевских, – 
И гордость за народ, который бил
Фашистских тварей в их «арийском» лоске,

Но злость на пленных немцах не срывал.
Один из них в дом заходил погреться,
И бабушка подкармливала немца,
Он кланялся и руки целовал.

В сознаньи не укладывалось: ас,
Детей бомбивший, и безвредный Ганс,
Который, вроде, в Бога верил тоже.

Не уживались в детской голове, –  
Так и стоят в глазах: добряк и зверь,
Как будто бы вчера. Помилуй, Боже! 
 
XIV 
Как будто бы вчера, помилуй, Боже,
В Михайловке, что близ Караганды, 
В домишке, более с землянкой схожем,
Младенец рос. Над степью – горький дым.

Как будто бы вчера была война.
Военный Горький и суровый Север.
Здесь – немцы пленные, там – староверы.
Далекие такие времена.

И жизнь могла бы сказкой показаться,
Фантазиями в нить судьбы ввязаться,
Но сказка – ложь, хоть есть и в ней намек.

А в повести моей – всё быль, и ею
Отцу я добрым словом – как умею,
Сегодня отдаю сыновний долг.
 


Магистрал
 
Сегодня отдаю сыновний долг
Отцу, рожденному в казахской юрте.
Покуда голос памяти не смолк,
Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!

Сороковые. Небо кроет мгла.
Войной отмеченное время. Детство.
От бомб, казалось, никуда не деться,
Но бабушки молитва берегла.

И был Архангельск. Север. Холода.
Река Печёра. Пароход во льдах.
В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.

Тайга. Медведь-хозяин у избы…
Всё было так – по прихоти судьбы,
Как будто бы вчера, помилуй, Боже!