Валерий Сдобняков. ЗА ТАЙНОЙ ГРАНЬЮ
(март, 2018) 
 

Журнал «Вертикаль. ХХI век» № 61, 2019 г.

На фотографии: Валерий Сдобняков


Сдобняков Валерий Викторович. Родился в 1957 г. в Красноярском крае. Создатель и главный редактор журнала «Вертикаль. ХХI век». Секретарь Союза писателей России. Председатель Нижегородской областной организации Союза писателей России. Лауреат многих всероссийских и международных литературных премий. Награждён государственной наградой – «Медалью Пушкина», а также Почётной грамотой Нижегородской области и Почётным знаком главы города Нижнего Новгорода. Автор тридцати книг прозы, публицистики, критики. Живёт в Нижнем Новгороде.


ТЛЕНИЕ НЕ НАСЛЕДУЕТ НЕТЛЕНИЯ
2018 год


2 марта 
Вот уже несколько дней с левого берега Оки на правый перехожу по льду. Морозы впервые за много лет сковали реку, и наши предприимчивые люди быстренько натоптали по льду тропинку от Стрелки до улицы Рождественской. В этом месте, где впадает Ока в Волгу, русло реки очень широкое, но его разделяет (примерно с одной стороны треть, с другой стороны две трети) остров, и потому снежная ширь не так пугает своей бескрайностью.
Мне кажется, что последний раз я ступал на лёд в этом месте лет двадцать назад, или даже больше — году в 1995-м. Тогда зима была необычайно снежной, морозной, а в моей жизни шла такая ломка, что не дай Бог подобное пережить заново. Вот тогда в один из выходных (ярких, солнечных) я взял с собой дочурку и пошёл с ней к реке. Спустились с Таней на лёд, подходили к рыбакам, сидевшим у просверленных лунок.
Помню, прогоняя жуткую тоску из сердца, начал сочинять в уме какой-то рассказ, который потом так и не написал. Спасало меня от гибельного уныния, поддерживало то, что рядом была дочурка, которая всё мне что-то говорила, о чём-то рассказывала… Всё это происходило в разгаре дня, так же ранней весной.
Но вот чтобы идти по реке поздним вечером — подобное со мной случалось только в детстве. И вот теперь…
Иду по льду мимо мостовых опор — невероятно громадных, если смотреть на них отсюда, снизу, из подбрюшья конструкций. Центр города — а ощущение жутковатого одиночества. Взвизгивает под ногой утоптанный снег. Когда идёшь не по тропинке, он, напротив, рассыпчато шуршит.
Остановился на фарватере, озираясь по сторонам.
Сотни метров до берегов — и ни души. За Волгой, с малым добавлением белого, непроглядное морозное марево. Очертания берегов не видно. Склоны справа и слева залиты точечным светом фонарей. По мостам едут машины, взблёскивая фарами между дорожных столбов. Но вся эта городская жизнь, хоть и рядом, мне, стоящему здесь на льду, кажется невероятно далекой от меня, мой удел — вот это ощущение холода, безбрежного белого пространства и одиночества.
Под моими ногами невероятной силы течение несёт холодную воду. Для человека это гибель. И от этой гибели меня отделяет (сантиметров двадцать — не больше) толщина льда. Больше ничего.
Никого вокруг. Только одна моя одинокая жизнь…

6 марта 
Написали мы со Станиславом Смирновым письмо на имя нового главы города Владимира Панова с предложением (от Топонимической комиссии при Нижегородской областной организации СП России) на старинных улицах города разместить двойные таблички, где бы, кроме теперешнего её названия, указывалось и прошлое, досоветское. Одна местная газетка (не думаю, чтобы по собственной инициативе) напечатала заметку (без указания автора), где перечень (наш) двойных названий улиц опубликовала с предложением к читателям высказать своё мнение, позвонив в Союз писателей. Тут же и номер телефона поместили.
Я об этой публикации узнал именно из звонков (их было два). Один хамский, другой убогий по своим взглядам на историю города. В общем — оба неприятные. Но вот по тому же поводу позвонил парень из какого-то интернет-агентства, попросил о встрече. Хочет написать о поднятой нами теме статью. На сегодня пригласил его в Союз писателей. Приехали двое (второй с камерой — снимал непрерывно) — не грубые, но и особой вежливостью не отличающиеся. Тот, кто расспрашивал меня, довольно странного вида — в мочках ушей дырки, в которые вставлены пластмассовые кольца, на голове причёска торчком, волосы выкрашены в неестественно рыжий цвет.
Но, как оказалось (с его слов) — это он организовывал митинги против сноса металлических конструкций пакгаузов на Стрелке (чем сразу меня к себе расположил), а теперь занимается информационными делами при поддержке нового мэра.
Рассказал парню о сути нашего предложения, о том, что история города не может замыкаться только последним столетием — она намного шире.
Вообще-то паренёк был довольно скучен, невнимателен, в задаваемых вопросах поверхностен. Хотя главным в этой встрече было иное — общение с поколением людей, для меня совершенно неведомым, будто мы живём в разных эпохах, нас разделяют столетия. При этом мы живём в одном городе, ходим по одним улицам, но пребываем в совершенно разных информационных пространствах.
У меня в кабинете при нашем разговоре был скрипач Евгений Анатольевич Андрианов — готовили программу его юбилея. И я подумал — а в каком же отдалении эти парни находятся от него, восьмидесятилетнего?..
Звонил И.К. Кузьмичёву, чтобы пригласить на встречу с Шиховым у нас в Союзе писателей. Тот, взяв телефонную трубку, рассмеялся.
— Чего это вы, Иван Кириллович?
— Да я ведь с вами и не расстаюсь, — ответил профессор, имея в виду, что читает подаренные мною книги, думает об их содержании. Но завтра пообещал быть.

7 марта
Вечера Шихова не получилось. Почти никто из местных писателей не пришёл. Потому я сразу предложил немногим собравшимся сесть за стол, выпить по рюмке и закусить. И вот тут как-то сразу разговорились. Ким Иванович подписал в подарок привезённые свои альбомы, А.В. Мюрисеп прочитал посвящённое Шихову стихотворение Юрия Адрианова по приготовленному мной для этого прежнему альбому художника (издан в 2007 г.). После А.А. Абрашкин прочитал своё стихотворение, навеянное посещением мастерской Шихова — так в спокойном общении и досидели сначала до сумерек, а потом и до темноты.
Пить почти не пили, разговаривали о взаимно интересующих нас предметах. После у меня в кабинете и вовсе остались втроём — я, К.И. Шихов, А.В. Мюрисеп. И вроде бы никто не оказался разочарован этой встречей. Только жаль было видеть, как резко сдал Ким — побледнел, осунулся. Проводив его на остановку, пошли с Мюрисепом к Речному вокзалу — по продуваемой холодным ветром Нижне-Волжской набережной. И там пришлось постоять — пока прощались.
В этот вечер вновь одолела меня (мою душу) смута — чувство обширной и неконкретной вины. О чём бы ни вспомнил, ни подумал — во всём выходило, что я виноват: в поступках, высказываниях, в общении с близкими и дальними, случайными знакомыми. Всё было неправильно, не так. Всем я нанёс какую-то рану.
Но я и сейчас не знаю, как жить так, чтобы было правильно. Чтобы и другим в помощь, и себе в душевное утешение. Может быть, в этом и кроется главная тайна человеческого существования, его бытия…

12 марта 
Читал прозу Бориса Константиновича Зайцева («Аграфена», «Голубая звезда», рассказы), потом мемуары («Москва»), и вот в статье «Леонид Андреев» наткнулся: «И если не захватил друга из юности, то нового не жди; да и старого-то не удержишь. И не случайность для меня, что кончилась моя дружба с Горьким — все писатели дружат в юности, а со зрелостью приходит к ним неизбежное одиночество. Так оно и надо, пожалуй». (Это из письма Андреева Зайцеву от 23 июня 1911 года.)
Насчёт писательского одиночества — тут не поспоришь. А вот насчёт дружбы, или, лучше сказать, близких приязненных отношений, то у меня иной жизненный опыт. И почему-то одаривают меня этим чувством чаще всего люди намного старше меня самого. Так происходило почти всю мою сознательную жизнь. Тут можно многих вспомнить — от В.А. Николаева до О.Н. Шестинского.
Да вот и И.К. Кузьмичёв сегодня позвонил:
— Вы своими книгами меня ошеломили. Я нахожусь просто под огромным впечатлением.
Такие слова услышать от нашего прославленного филолога — дорогого стоит. И уж пусть лучше позже, чем никогда. (Это я отвечаю на реплику Ирины о том, что слишком поздно они — Шестинский, Кузьмичёв — меня узнают.)
По телевидению услышал любопытную информацию — с 2004 года Пентагон в Ираке потерял сожжёнными более 80-и танков «Абрамс» (как они всегда утверждают — это лучшие танки в мире). Их уничтожили выстрелами ещё из старых, советских противотанковых гранатомётов.

16 марта  Богородск
Поддался на настойчивые приглашения Виктора Александровича Гурьева и приехал в Центральную районную библиотеку на представление книги «Максим Горький и писатели провинции». Гурьев — её составитель. В архивах выискал много всяких документов, связанных с жизнью местных писателей, кто как-то соприкасался с Горьким: Ф.А. Желтов, А.А. Белозёров, Н.И. Новиков, Н.С. Власов-Окский.
Устроил Виктор Александрович длиннющий доклад. Впрочем, это беда всех краеведов. Любят они о своих архивных изысканиях рассказывать подробно, с «погружением» в тему. Я несколько утомился, слушая о том, кто где что напечатал, где жил, откуда и кому писал письма. Подозреваю, что и старшеклассникам, пришедшим на встречу, не всё было интересно, понятно в изложении краеведа. Потому в своём выступлении больше говорил именно о Горьком — его прозе, драматургии, публицистике.
Зал ожил, первые ряды удовлетворённо закивали головами, соглашаясь с моими оценками и замечаниями.
Уже после одна экзальтированная дама подошла меня благодарить с такими словами: «Меня и сейчас шатает от ваших слов. Такая в них энергия».
Но вообще Гурьев в районе делает большое дело. Им подготовлена и издана целая серия книг перечисленных мною писателей (все они были выставлены). В Николая Степановича Власова-Окского он просто влюблён. Вот недавно напечатал найденный в архиве его неоконченный роман. (Ещё раньше Виктор Александрович мне эту книжку передал, я её полистал — слабое произведение, но всё же… вот не пропало.)
На обратном пути с Виктором Сидоровым заехали на источник в Сартаково.
Тихо, пустынно, только утки вольно разгуливают у водоёма, совершенно не боясь людей. Даже с тропинки не сошли, когда мы проходили мимо. И сразу думается о чём-то вневременном, вечном.

21 марта 
В Нижегородской государственной консерватории им. М.И. Глинки А.В. Мюрисеп с симфоническим оркестром подготовил представление комической оперы Моцарта «Директор театра». Сам этого самого директора и сыграл. Поскольку действие оперы небольшое (Либретто Г. Стефани в переводе М. Павловой. Сценическая редакция нашей консерватории), вставили в представление и выступление оркестра с двумя произведениями. Получилась как бы репетиция перед директором, который набирает новую труппу.
Слушая оркестр, отчего-то так ясно вспомнил, как ходил с Наташей на её выступления в музыкальную школу (это на улице Советской). Как она, крохотулька, стоя на сцене в синем бархатном платьице, пиликала что-то на скрипке. Или как я однажды опоздал, чтобы её в эту школу проводить. Тороплюсь по Совнаркомовской, а она идёт мне навстречу — маленькая, в чёрной цигейковой шубке, тащит два огромных чехла — в одном скрипка, в другом гитара… Вспомнил это всё, слушая оркестр, и так защемило сердце — аж до внутренних слёз. И ту маленькую дочурку жалко, и безвозвратно ушедшее время, и раскаяние за свою тогдашнюю беспечность давящим камушком лежит на сердце.
А Наташа в это время (уже взрослая, с мужем) сидела на несколько рядов сзади меня. Вспоминала ли она хоть когда-то всё то, что так тревожит памятью меня?

22 марта 
Долго собирался подготовить беседу для журнала с Анатолием Абрашкиным. Позвонил ему, а он всё ещё в Вене на научной конференции. Чтобы в очередной раз не откладывать задуманное в «долгий ящик», начал писать вопросы, чтобы отправить их Анатолию Александровичу. Темы, что ни возьми, за один раз неохватные. Но попробую как-то свои вопросы оформить, чтобы обозначить основной круг заочной (пока) беседы.
Написал и отправил по электронной почте.
Нижегородский государственный академический театр драмы им. М. Горького продолжает сотрудничество с московским режиссёром Аллой Решетниковой. На этот раз она сделала инсценировку двух старых рассказов Виктории Токаревой («Центр памяти» и «Неромантичный человек»), назвав спектакль «Параллельные влюблённости».
В основном, в постановке занята молодёжь театра, но небольшие роли есть у Тамары Кирилловой, Анатолия Фирсова, Алексея Хореняка.
Балетмейстер — Асия Горбачева. Отмечаю это специально, поскольку, как мне кажется, постановки нашего театра всё больше и больше начинают напоминать представления мюзик-холла — много беготни, шума, крика… ну и танцев, склонных всё больше к показной эротике.
Действие рассказов происходит в деревне (где деревня и где Токарева!). Много в них всего смешного. Но юмор как бы наднационального свойства, и потому было в нём что-то искусственное, для русского уха не восприимчивое. Впрочем, сидевшие рядом со мной профессора-филологи Фортунатовы спектакль воспринимали вполне доброжелательно. Да и директор театрального училища Леонид Александрович Чигин (он был по левую руку от меня) оценил постановку высоко. Попутно договорились, что покажет он мне свою прозу – некие сценки влюбчивого Дон Жуана.
Но возвращаясь к «Параллельным влюблённостям» — мне показалось, что в действии явно ощущается не драматургия, а проза. Не знаю — хорошо это для режиссёрского замысла, или плохо. Вообще главное, чтобы зритель эмоционально откликался на происходящее на сцене. И всё-таки — уж очень далека по времени та действительность, о которой рассказано в произведениях Токаревой. Всё другое — житейские проблемы, социальные оценки поступков, наконец, главные устремления героев. Разве что любовные перипетии неизменны.

25 марта
Позвонила Татьяна Антипова, сообщила, что умерла Мария Арсентьевна Сухорукова. Нелёгкая жизнь досталась этому поэту. В Волгограде совсем раннее (ещё девчонкой) супружество с поэтом Фёдором Григорьевичем Суховым. С его стороны, судя по оставленным его стихам, это была сильнейшая страсть. Разность в возрасте огромная. Но думаю, это же привело к дальнейшему их разрыву, когда жили уже здесь, в Лыскове. Яс большим опозданием узнал о случившемся конфликте (всегда был далёк от писательских склок и сплетен), когда ко мне в редакцию пришла дочь Сухова Елена, принесла копии всяких документов и заявлений. (Сухов писал в милицию, что Мария его избивает, что он не признаёт своим сына Марии, что та обманом и без его согласия зарегистрировала их брак в ЗАГСе и прочее.)
Я не влез в эту склоку и тогда, когда стал председателем областной писательской организации, хотя Елена вновь приходила, возмущённая публикацией воспоминаний Марии о Сухове. Предлагала, чтобы правление приняло какие-то меры против автора.
Всё время были у нас с Марией Арсентьевной ровные, доброжелательные отношения. Но не близкие. Стихов я её, можно сказать, не принимал. Слишком мало в них поэзии, но много риторики, лозунгового крика. Да и написала она их невообразимо много — каждый год выпускала по здоровенному тому. Но публично её поэзию я никогда не критиковал (каждый в литературе делает то, что считает нужным), от недоброжелателей защищал…
Последний наш разговор был по телефону недели две-три назад. Повод — публикация отрывков из моего дневника в альманахе «Арина», где слово «академик» (относящееся и к ней, и к Скатову) я взял в кавычки. Сухорукову это обидело.
Я думаю — все склоки тут поднял Скатов. Он звонил многим, истерически возмущался, говорил в мой адрес всякие гадости.  (Даже Коломийца пытался наставить на «путь истинный»). Жаль, что так немирно закончились наши земные отношения. Хотя кто знает, как они закончились. Тогда в словах Марии было только сожаление — и не более. А позже нам ни повидаться, ни обмолвиться словом не пришлось. Любителей же ссорить людей, раздувать скандалы во все времена было предостаточно. Во всяком случае, я не забуду, что со слов Марии Арсентьевны каждый день во время молитвы она поминает меня с Ириной и детьми, а когда бывает в монастырях, то вписывает наши имена в подаваемые ею записки. Сухоруковой прошлым летом исполнилось 65 лет.

26 марта 
В городе готовятся к юбилейным торжествам в честь 150-летия М. Горького. Мне дважды пришло приглашение быть в качестве «почётного гостя» от местного министерства культуры, беспокоились и приглашали из музея Горького, недавно пришло дополнительное приглашение по тому же поводу от врио губернатора Г.С. Никитина.
Из министерства попросили что-то сказать на торжестве. Я не знаю — придётся ли, весь план выступлений могут ещё не раз переиначить, но своё краткое слово на всякий случай подготовил.

«Да, временами лихой мы народ. Кого только не сбрасывали с корабля современности. Сначала А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского, заменив их Максимом Горьким и Алексеем Толстым. Затем (в очередные времена реформ) «сбросили» и их, утвердив на их место Василия Васильевича Розанова и Михаила Афанасьевича Булгакова.
Слава Богу, что теперь мы поняли: вся русская литература — это единое великое целое, великое достояние мировой культуры.
Слово — вечно. И русская литература пребудет вечно, до скончания веков. Это некая цепочка, тянущаяся из бесконечности в бесконечность. И Алексей Максимович Пешков — Максим Горький необходимое, неотъемлемое звено в этой цепи. Потому я и поздравляю всех нас с его юбилеем. С юбилеем великого русского писателя. 
Для меня такая оценка его творчества несомненна».

А в России опять беда. В Кемерове в огромном торговом центре в пожаре погибли десятки людей. Пока говорят о 64-х, среди которых много детей. Но и эта цифра не окончательная.
Из международных новостей — вслед за Великобританией (выслали 24 наших дипломата), то же сделали США (60 человек) и почти все страны Евросоюза. Всего более ста дипломатов покинут российские загранучреждения. Все это из-за продолжающихся обвинений России в отравлении Скрипаля (химическим оружием) — бывшего агента, работавшего у нас на спецслужбы Запада.
Что-то невероятное происходит в отношениях США, Европы и России. И чем всё закончится — неведомо. Ясно одно — теперь нашей стране ни на какие уступки идти нельзя. Иначе гибель.

28 марта 
Площадь М. Горького. Утро. Назначено возложение цветов к памятнику писателя. Всю свою сознательную жизнь я любуюсь этим замечательным творением Веры Игнатьевны Мухиной. В отличие от современных памятников, где в бронзу переводят известные фотографии знаменитых людей, тут Горький-символ, Горький-трибун — грудь открыта ветру, взгляд устремлён в будущее, за Волгу…
Народу набралось много. Толпа. Все ждут приезда главных гостей. Они и прибыли. Вслед зарубежные гости — всё больше китайцы, но были и другие, европейцы. Выступил губернатор Г.С. Никитин. На вид Глеб Сергеевич интеллигент («очкарик») семидесятых годов прошлого века. Говорил хорошо, неравнодушно, да, к сожалению, всё больше общими фразами. За ним руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаил Вадимович Сеславинский, кто-то из рода Пешковых (бывший дипломат) и, собственно, всё. После понесли по красной ковровой дорожке, постеленной на снегу, цветы к гранитному подножию памятника. Я выждал, пока толпа схлынет, и спокойно, в одиночестве подошёл к монументу. Положил свою гвоздику и посмотрел вверх. Ведь только в такой день мы и подходим вплотную к памятнику.
Холодно. Солнечно, но ветер просто ледяной, обжигает. Быстрым шагом по Большой Покровской спустился к Кремлю в Художественный музей. Тут открытие выставки «Кому нужен Горький?» из фондов, которые редко тревожатся. В двух небольших залах на втором этаже, где традиционно проходят камерные выставки «к датам», показаны несколько живописных полотен, акварели интерьеров московского дома Алексея Максимовича (особняк Рябушинского), 13 рельефных композиций (бронза, литьё, патинирование) Сергея Борисовича Малькова.
Живопись любопытна тем, что это всё для зрителя в новинку. В центре на главной стене большое полотно А.И. Кириллова (1918-1997) «А.М. Горький читает пьесу «На дне» артистам Художественного театра в 1902 году» (1949 г.). 
У входа справа «Портрет А.М. Горького» (1930-е г.) Л.А. Хныгина (1882-1969). Это произведение выставлялось сразу после его создания, но публике такой Горький не понравился, и по её требованию картина перекочевала в запасники музея, где и хранилась до сегодняшнего времени. Теперь несколько отреставрированную картину вновь показали. На ней Горький уставший, «трагический», не парадный.
Впервые выставлено полотно В.Л. Мартынова (1888-1971) «Проект памятника Горькому» и В.П. Ефанова (1900-1978) «Сталин у постели больного Горького». Проект грандиозный. По задумке художника огромный монумент должен был возвышаться над откосом (где теперь установлен памятник сидящего Горького, смотрящего на Волгу — его перевезли из Зелёного города, и я помню, как ребёнком, когда был в пионерском лагере, лазил на колени бронзовому писателю), вниз спускается парадная широкая каменная лестница (что-то на подобие теперешней «Чкаловской»). Ни монастыря, ни прочих старинных зданий улицы Рождественской сохранять, по замыслу художника, не предполагалось.
К картине о Сталине дано разъяснение, что посещения вождём больного Горького действовало на писателя благотворно. На некоторое время тот ободрялся, Алексею Максимовичу становилось лучше.
Любопытная и даже несколько неожиданная выставка.
Главное торжество дня прошло в нижегородском Государственном академическом театре драмы им. М. Горького. Вновь те же выступающие, к которым добавились некоторые столичные театральные знаменитости, которым о творчестве Горького сказать было совершенно нечего. (Вообще, я удивляюсь, как подобные знаменитости всегда плохо, неинтересно говорят по любому поводу. Так, долгий пустой трёп с бесстыдным самолюбованием. Мол, будьте счастливы тем, что я перед вами стою). Вся их пустопорожняя (заранее извиняюсь за такую резкость) болтовня сводилась к рассказу о себе и Горьком, который при них — играли в его пьесах, читали в детстве его книги…
В отличие от этого концертные номера оказались хороши — вокальные, танцевальные («Песня о Буревестнике»), чтение рассказа («О первой любви»).
За весь день торжеств ни одному писателю не было предоставлено слово. Будто местные руководители всё никак не могут наговориться. По каждому поводу стремятся на сцену. Даже в такой день, когда (на мой взгляд) в первую очередь должно звучать писательское слово. Впрочем, это всё показатель места русской литературы в современном общественном сознании. Такова ценность её в глазах власть держащих. А будет ли у неё другая оценка, если так относиться к книге и слову?
Тут невольно пришлось вспомнить 2013 год. Тогда на площади Горького нас собралось немного. И из администраторов приехал только мэр города Олег Сорокин (ныне находящийся под следствием и потому заключённый под стражу в следственный изолятор), остальное говорили писатели. Запись об этом у меня наверняка сохранилась в дневнике. Вот и подумаешь — может, это и хорошо, когда власть относится безразлично к вопросам культуры. Тогда она, культура, имеет хоть какую-то возможность на существование, на разговор с читателем, зрителем, слушателем. Иначе ведь всё загубят, засыплют дустом пустословия, формализмом отмечания юбилейных дат.
Между посещением выставки и торжества в театре драмы успел переписать и подготовить предисловие к книге о. Евгения Юшкова «Община».

30 марта 
Россия ответила всем странам, выславшим наших дипломатов, высылкой из Москвы 60 человек из посольства США (закрыто и их консульство в Санкт-Петербурге), ну и далее по списку всех европейских стран.
В Союз писателей приходил Павел Кренёв (приехал для участия в Горьковском фестивале, и вот под конец, перед отъездом, заглянул ко мне), вместе с Коломийцем просидели с ним до позднего вечера. Говорили большей частью так, ни о чём конкретном, вспоминали детство (каждый своё), свои литературные труды, общались мирно, без споров и, выпив по рюмке водки в кафе в башне Кремля, разошлись.
Я ещё проводил Павла Григорьевича до гостиницы «Октябрьской» на Верхне-Волжской набережной. Тут и коснулись несколько обстановки на Комсомольском проспекте, 13 после прошедшего съезда. Оказывается, В.Н. Ганичев стал председателем Высшего творческого совета, который, как мне кажется, фактически не существует.
Звонил из Смоленска Евгений Самоедов («Радио России»). Оказывается, передача с моим участием вышла в эфир только сегодня. Ссылку в интернете он мне выслал. Вернувшись домой (от «Октябрьской» до дома через Почаинский съезд шёл пешком — мороз сковал ледком растаявший на тротуаре снег, он хрустел громко, стеклянисто, лопался под ногой), прослушал передачу. Великолепная работа интервьюера — много ссылок на книгу «В предчувствии апокалипсиса», цитат из неё, из «Искры потухающих костров».
Я поначалу говорил плохо, не очень складно, но далее разошёлся, и так получилось, что довольно много рассказал о себе, чего не делал в других интервью.
В этой же передаче Боря Лукин говорит обо мне добрые складные слова.
Надо будет написать Евгению, поблагодарить.

31 марта 
Концерт Евгения Анатольевича Андрианова у нас в Союзе писателей. Скоро музыканту 80 лет, и он решил отметить предстоящую дату так творчески. Аккомпанировала (и вела концерт) на привезённом электрическом пианино Наталья Геннадьевна Горшкова.
Скрипач, по всеобщему мнению, в этот вечер был в хорошей форме. Я обзвонил с приглашением наш круг художников и писателей. Все пришли, потому и застолье в зале прошло дружно, с хорошими тостами, с размышлениями о значении творчества, искусства в нашей жизни.
Замечательно выступил Иван Кириллович Кузьмичёв. Как же глубок и искренен наш 95-летний профессор в своих размышлениях, оценках, обобщениях. Всех восхитил своей речью (а был с нами Кузьмичёв до самого окончания застолья). Я впервые слышал от него воспоминания о военной юности. Когда Ивана взяли на фронт (Кузьмичёв 1923 года рождения), ему было всего восемнадцать лет. В Донбассе у Саур-Могилы чудом спасся.
Перед концертом Иван Кириллович показал мне набросок титула книжки, задуманной обо мне, спрашивал, где можно больше узнать о моём детстве. Назвал ему «На острове» (там отрывок есть о Сибири) и «Староярмарочный собор» (это ярмарочные воспоминания). Тут, к слову, вспомнил и о радиопередаче. Дал свой электронный адрес для связи и пообещал, что если его сын напишет, то я вышлю ссылку. Там я тоже кое-что рассказываю о своей прошлой жизни.
А.М. Коломиец, приехав из Москвы, с коллегии министерства природных ресурсов РФ, передал «большой привет» от В.П. Полеванова. Алексей Маркович там его увидел, подошёл познакомиться, ну и невольно разговор коснулся «Вертикали. ХХI век», меня.
В России произведён очередной испытательный запуск межконтинентальной боевой баллистической ракеты «Сармат». Её вес — 200 т. Поражает любую точку на планете, летя хоть через Северный полюс, хоть через Южный. Оружие страшной разрушительной силы. Но, судя по сегодняшней ситуации в мире, без него не обойтись.
И тут вновь возвращаюсь к разговору с Павлом Кренёвым (да и не только с ним в последнее время об этом говорили) — убедительнейшая победа В.В. Путина на прошедших президентских выборах (76% голосовавших отдали свои голоса за него) говорит о том, что люди ждут перемен в социальной политике государства. Растерявшиеся во время ломки СССР отцы ушли. Их дети не желают более терпеть той несправедливости, что творит сегодняшнее правительство. Страх к возврату 90-х годов прошлого века (к той нищете, бесправию, грабежу) изжит. Теперь общество наполнено ожиданием перемен к лучшей жизни. И ожидание это (несмотря на столь явную поддержку В.В. на выборах) на пределе. У Путина на изменение ситуации не годы — месяцы.
Высокий градус недовольства властью показали трагические события в Кемерове — гибель в пожаре людей (особенно детей) немедленно вывела на площадь население города. И власти пришлось к ним выйти, объясняться, каяться, обещать… Прилетел и Путин.
Читаю воспоминания М. Горького о Льве Толстом, А.П. Чехове, В.Г. Короленко. Владимир Галактионович говорит молодому писателю (всё происходит в его доме на окраине Нижнего Новгорода):
«— Когда кто-нибудь немного высовывается вперёд, его — на всякий случай — бьют по голове; это изречение одного студента-петровца… Слушайте – не уехать ли вам отсюда?..
— Разве я кому-то мешаю здесь?
— Вам мешают.
Было ясно, — дальше пишет Горький, — что он верит рассказам о моём пьянстве, «оргиях в бане» и вообще о «порочной» жизни моей…
— Но ведь вы сами должны видеть, что всё это совершенно невозможно и — чужой вы во всей этой фантастике! Нет, вы послушайте меня. Вам необходимо уехать, переменить жизнь.
Он уговорил меня сделать это».
Ну и кто будет утверждать, что теперь мы переживаем (в литературной жизни) нечто новое, особенное, до нас не бывавшее? Издавая журнал и публикуя «непонятные» для большинства местных литераторов статьи (а, значит, являясь для всех них чужим), я тоже «уехал» — оторвался от их жизни и мелких страстишек, стал общаться в Москве, Санкт-Петербурге, Запорожье, Белгороде… с О.Н. Шестинским, М.И. Кодиным, В.П. Полевановым, А.В. Ларионовым, Ю.В. Бондаревым — да всех не перечислить, тех, кто наполнял в те годы мою жизнь. Потому что в местном «болоте» я непременно бы задохнулся, погиб, захлебнулся провинциальной болотной жижей, состоящей из трусости, сплетен, склок и предательства…