Андрей Альпидовский. Любовь – не картошка. Поэма о первой любви. Журнал "Вертикаль. XXI век", №77.
Андрей Дмитриевич
Альпидовский. Родился в 1960 г. в г. Горьком. Окончил эксплуатационный
факультет Горьковского института инженеров водного транспорта по специальности
«Автоматизация управления водным транспортом». Работает на кафедре Управления транспортом
Волжского государственного университета водного транспорта. Доцент, кандидат
технических наук, автор более 70 учебно-методических и научных трудов, в том
числе монографии. Дипломант и серебряный призер турнира поэтов второй
литературной универсиады Приволжского федерального округа. Член Союза писателей
России, постоянный автор журнала «Вертикаль. XXI век». Живёт в Нижнем
Новгороде.
Любовь – не
картошка
Поэма о первой
любви
1
Солнце
поднималось из-за зеленых рюкзаков,
В лицах
разгоралось понемножку.
Я, без друзей,
без любви – без оков,
Ехал на первую в
своей жизни «картошку».
Люди окружали –
разные, многие.
Каждый на виду,
и каждый – сфинкс.
И
сфинксы-загадки по дальней дороге,
Чуть позже
навстречу судьбе затряслись.
Приехали.
Сгрудились. И – больше «сфинклись».
Смотрю с
надеждой на тайны «физий».
Но вот –
прикроватились, приматрасились, свыклись,
И серость
разли́лась в осенней слизи.
Утро явилось –
ненужно-слепящим,
Сбивая в ознобе
сна коросту́.
И вот уже я,
полузлой-полуспящий,
Вползаю на первую
свою борозду.
И потянулась
борозда суток,
За первой –
вторая, и в скучной сводне,
Казалось никогда
не придет промежуток,
Миг меж «вчера»
и «завтра» – сегодня.
Жизнь пролетала
картошкой в вёдра,
Лица мелькали в
душащем однообразии,
И оставалось – «вкалывать»
бодро,
И забываться в
ночном экстазе…
Миг этот может и
не пришёл бы,
Мимо прошел,
ничего не сказав.
Но – под
дождливую музыку жёлоба,
Снова увидел тайну
в глазах…
2
Из двух амбразур
под потолком
Музыка нежная
тихо лила́сь.
А я, задыхаясь,
не веря, тайком,
Крался чистейшую
душу украсть.
Никогда не
забыть этот танец мне бы,
Не забыть этот
вечер и свет твоих глаз!
… Angie, I still love you, baby!
Ev'rywhere I look I see your eyes[1]…
Думал – украсть,
а свою душу бросил.
Распя́л на
перекрестке любви – на-ко вот!
И всю тебя,
мёрзлый на людском морозе,
Заучивал
строчкой стиха пастернакова.
В просторном
зале, в полутьме мефистофельной,
В нервном свете
свечей подошел, улыбнулся.
И время застыло
в угаре картофельном,
Чуть двигалось
биением взглядов пульса.
Непредсказуемо,
необъяснимо,
Пусть даже
сфинкс забормочет, всхлипывая!
С пожарищ Рима –
мгновенный снимок,
Моё пожарище –
берёзовое, не липовое!
За всё – за
надежды мои, недобо́ры –
Взглянула,
пошла, поняла. Заблестела
Рука на плече…
Где ты, точка опоры?
Земля, сворочу
твое старое тело!
За что от судьбы
мне такая милость,
Как мне сберечь
тебя на ветру́?!
Из какого сказа
волшебного ты явилась?
Постой, ласковых
слов букет соберу…
3
Помню вечер и
мне на плечи
Опускалась рука
твоя лёгкая.
И руки твоей
легкой легче
Поднималась
звезда далекая.
Ты такая
простая, и ласковая,
Поднимала
улыбкой выше, –
Там, где неба
чернь прополаскивая,
Дождик нежно на
солнце дышит.
Ты послушай
дождя капельки,
Моя звездочка
вдруг взошедшая!
Ты хотя бы
фонариком маленьким
Освети мою
грусть ушедшую.
Столько
искорок-слов, сколько в лужах
Блесток-звезд и
дождинок-искр уместить.
И какой же я
неуклюжий,
И наивный в
своей искренности!..
…
Голова уткнулась
– тяжело, доверчиво.
Милая, неужели
ты, наконец, настоящая?!
Неужели больше
не надо мозги выверчивать
В безнадежном
порыве отдалить одиночество предстоящее?
Я тебя сделаю
самой знаменитой,
Самой воспетой
из воспеваемых,
Только прошу:
«Да не измени ты!»
Этого и заметить
иногда не успеваем мы.
4
Вот, наконец, по
проселку идем, и одни мы.
Я тебе говорю о
возвышенном, несуществующем.
Кажется мне, что
мы душами очень роднимы,
И с восторгом неповторимого
мига жду ещё…
Лунный диск
уставился мертвым глазом скульптуры,
Умершей в камне
под людскими руками Афродиты,
А мы ходили
вокруг местного центра культуры,
Безжалостным
светом полной Луны пробиты.
Она – не Луна, конечно,
а девушка,
Слушала молча,
смотрела нежно, без вызова.
А я, как нитку
иголке вдев в ушко́,
Строку за
строкой, словно бусы, нанизывал:
…И было утро, и
был вечер,
И был день –
Ше́стый,
Когда вступили
на Путь Млечный –
Наших встреч
место.
На этом строгом,
прозрачном, чистом
Была неспешной
наша прогулка,
Дрожали звезды в
воде лучисто,
В туннеле лунном
шагали гулко.
Луна мертвенно,
совсем не к месту,
Противоречила
мечтам и мифам.
Перебирался в
день Се́дьмый Ше́стый,
Нас осыпая
блестками рифм.
Над нами –
скорби полны поти́ры,
Огнём по сердцу
– с небес слеза.
Но смолкла Лира
над этим миром.
Пегас,
взбрыкнувшись, сказал: Слезай!
И Путь – не галактика,
А аллея садика.
Ушло суеверие,
и Бог с ним.
Всё не уйдет! И
верил, и верю я
В Прекрасной
Дамы моей нимб.
А не возьмется
судьба за
глотку,
Их будет много –
ночей и рифм.
Их будет много,
коль не наткнется
Любовная лодка
на быта риф…
5
Что вдруг
случилось? Морозом деревню схватило.
Хрупкий,
замерзшей дождинкой звени́т
Росточек любви. И
такое отчаяние к горлу подступило,
Что только лезь
на колокольню – и звони́…
За купол храма
цеплялась неба сырая щуплость,
Клу́бнями с мёрзлых
борозд грязь нарастала.
А между нами –
огромное поле расхлюпалось.
Любовь через
грязь не пробилась, увяла.
Снова унижало
вечернее пьянье,
Маленького
любёночка бия и калеча.
И, кажется, нет
сил на покаянье,
Будто бы нам и
покаяться не в чем.
Надеждой единой
жив человек –
Может, пробьётся
росточек малый?!
В путанье
взглядов, в дрожании век,
Бился о стену, и
не понимала.
И снова – мимо,
как незнакомая…
Неужто опять
сглотну горя ком я?!
Мимо. Дальше. И
не остановлю.
С ног свалюсь не
у ног твоих.
Всю глыбу горя
на себя взвалю,
Чтоб не давила
одна на двоих.
6
Ночью царапаешь
логово в двадцать когтей,
Только в
ожидании чуда и дышишь.
А чудо – ждет.
Только вот где?
Может это оно
осторожно ступает по крыше?
Или за стенкой
лежит, точно также меня ожидая,
Глаз не смыкая,
перебирает короткие мгновения встреч?
Или уходит по
лунному тракту, признание в звезды кидая,
Из-за гордо и
беззащитно вздёрнутых горем плеч?
Такая кричащая
темнота – уши заткни, глаза выколи, –
Никуда не
денешься от твоего неотвратимого присутствия.
Господи, до чего
ж мы, люди, к тому привыкли,
Чтобы нас всегда
понимали и (обязательно!)
делились
добрыми чувствами!
А если нет – то,
как же? Счастье близко, за стенкой.
А говорить с ним
– разве только азбукой лбов.
Вот кто-то,
знающий другую азбуку,
в
сеня́х на гитаре затенькал.
Что же – может
это его единственная и неповторимая любовь?
И снова, горем
горе поправ,
Тесное небо
лило́сь и лило́сь,
Захлестывая всех
– кто прав и не прав,
По лужам
размазывалась горькая злость.
7
Снова дождь – очищенье,
спасение,
Слова дрожь,
дрожь дождя крыш меж.
Как глупы,
далеки опасения!
Больше слова
такого не выжмешь.
Всё прощание –
всепрощение.
Лишь с дождем
его горечь выльешь.
Ты – гроза моя,
очищение,
Я собою с тобой
и был лишь.
В плаче падал
всевидящий глаз фонаря
За звездою – на
грудь небесам,
Где чернела от
горя заря, озаря́,
Что у ног твоих
разбросал…
…
Ночь длинна, а
силы на исходе.
Утром снова
забывать тебя в осенних холодах.
И весь день, в
растущем ожиданьи чуда на заходе –
Им дышать, и
жить, и снова ждать,
с
рассудком не в ладах.
Всё кончается,
уходит даже самое хорошее.
Я, в погоне за
лучшим,
хорошего теперь не
имею.
Надо мною небо,
облаками, как мхами
заросшее,
Нависает. А я всё
стою и молчу,
в ожиданьи разлуки немея.
Вот уже позади
всё непознанное и всё первое.
Мудрый сфинкс
улыбнулся, непонятно сказал и растаял.
А я всё еще жду,
ничего не желая и веруя,
На морозе
людском, в мох небесный дыша и врастая…
1980-2022
[1] Из песни группы «Роллинг стоунс» (перев. с англ.) – …Милая, я все еще люблю тебя, и куда не взгляну – вижу твои глаза…
Комментарии
Отправить комментарий