Евгений ЮШКОВ. ОБИТЕЛЬ ТАМ ТВОЯ КАКАЯ БУДЕТ*. Журнал «Вертикаль. ХХI век» № 79, 2023 г.

 

 

Евгений Николаевич Юшков. Родился 16 января 1937 г. в Нижнем Новгороде. Протоиерей. Один из пяти братьев, последовавших служению вслед за отцом, священником Русской Православной Церкви. Окончил Горьковское художественное училище. Провёл несколько персональных выставок. Автор книг «Моё поле», «Фиваида», «В той стране», «Душа моя», «Глас хвалы», «Моя родная Карповка», «Лампада моя тлеет…», «Последняя тетрадь», «Молчание», «Так и говори», или Памяти друга». Член Союза писателей России. Живёт в городе Бор.

 

*Продолжение. Начало в «Вертикаль. ХХI век» № 69, 70,71, 72, 73, 75, 76, 77,78

 

***

 

В Киеве мы бывали. Два раза. Один раз с Геннадием. Это было до священства, в тот период, когда Киево-Печерская Лавра была музеем. Оба раза кратко, можно сказать, проездом. И связано это было с поездкой в Почаевскую Лавру.

 Папа наш, отец Николай, став священником, всякий раз в отпуск ездил в какой-нибудь монастырь. В Псково-Печерском видел отца Иоанна Крестьянкина. Насколько близко было его знакомство с ним, не могу сказать. В Троице-Сергиевой Лавре он знал всех известных – отца Кирилла, отца Наума, застал отца Феодорита и других. Ездил туда постоянно, при всякой представившейся возможности. В Почаевской Лавре у него тоже были знакомые монахи.

Одна из поездок в Киев с братом, как сказал в начале, была связана с Почаевской Лаврой. Мы отвезли туда металлическую форму (станочек) для отлива восковых свечей. У папы в приходе были такие мастера. Мы с братом совсем юные были, мне лет 17, Геннадию – 15, поэтому нас послали вдвоем. И проездом – Киев. Там в самом центре жили папины знакомые – Михаил и Татиана. Мы к ним заезжали. Милые, приветливые, удивительно обходительные люди. Ниже я расскажу про них некоторые подробности, а сейчас про Киев.

Второй раз я был один, и мне пришлось посетить Национальный музей Русского искусства. Как же давно это было! Больше пятидесяти лет назад, и я почти ничего не помню. Но икона Божией Матери в музее и Ее взор вспоминается и по сей день.

Мне не раз приходилось говорить, что посещая в годы учения в художественном училище Третьяковку, посмотрев там своих любимых художников, в конце я всё-таки снова забегал в иконный зал посмотреть Владимирскую и Троицу Рублева. Даже больше Владимирскую. Посмотреть удивительные краски и взгляд Ее. И уходить…

Так вот в Киеве тоже была икона Божией Матери, крупнее размером. Может, это была Феодоровская (они ведь похожи). И этот Ее взгляд, как будто Она выискивает тебя, а ты уходишь и снова возвращаешься… Мне тогда подумалось, что надо бы еще приехать и еще ощутить подобное состояние.

Этого не случилось, но в дальнейшем, рассматривая ту или иную икону Богоматери или репродукцию, я всегда выискивал тот Ее взор, но подобного не встречалось.

А другое, про Киев, уже по рассказу сестры. Они с мамой однажды сколько-то дней гостили у вышеупомянутых знакомых (папа, может быть, в это время ездил в Почаев). Они ходили на Крещатик. Михаил им все показывал, что поблизости. В том числе и памятник князю Владимиру на Владимирской горке. И там они долго сидели в какой-то беседке и смотрели на Днепр внизу. Михаил был такой большой и полный, немного неуклюжий, но внимательный и улыбающийся. Меня, говорит сестра, называл козочкой. Она и была такой шустрой, непоседой. Хозяйка Татиана с нами не ходила, оставалась дома. Все это смутно помнится, но ощущение доброжелательности осталось навсегда. Сегодняшнее, по рассказам, отношение к русским нашему поколению непонятно и неприемлемо.  Мы знали украинцев, глубоко верующих, прилежных христиан.

В Кинешме, в соборе, столько было батюшек, дьяконов украинцев! Отец Владмир Антонюк, отец Гончарук (забыл его имя), отец Михаил Островский (возможно, он был белорус) с болящей матушкой и дочерьми. Мы все как-то заботились друг о друге и были дружны. Был диакон Владимир Пасека – хлебосольный и всех кормящий по праздникам обильными угощениями своего приготовления. У нас в доме некоторое время бывала девушка, прекрасная хохлушка Люба, приехавшая к родственнику и гостившая в Кинешме. Приходила помочь матушке моей по хозяйству. Впоследствии она приняла монашество и была (может, и сейчас есть) насельницей женского монастыря в центре Киева. Посылала нам с матушкой праздничные открытки. Все было мирно и никаких различий. А как все эти украинцы пели! Заслушаешься!

А сейчас я листаю альбом «Музей Русского искусства в Киеве», привезенный наряду с другими художественными альбомами Евгенией Хохлышевой после смерти ее мужа, тоже Евгения. Они оба были врачами-невропатологами. Мне пришлось его соборовать и причащать перед смертью. Мы хорошо были знакомы: он подлечивал нас с матушкой и, оказывается, был большой любитель живописи. Собрал приличную коллекцию художественных альбомов.

– Куда мне столько? – возразил я.

– Покойный муж наказывал. Мол, у отца Евгения внуки – художники.

Что-то внуки взяли. А этот альбом долго лежал в неразобранном пакете, а сейчас понадобился. Листаю и задержался на изображении Нестора Летописца: мраморная статуя, авторское повторение Антокольского. Первый оригинал находится в Русском музее в Санкт-Петербурге. А как же иначе? Все было едино, и в Киеве непременно такому произведению надо быть…

Нестор как тогда, в свое время, так и ныне на скульптурах в Киеве и в Санкт-Петербурге «записывает» наши дела, добрые и худые, от которых нам будет стыдно или похвально на Суде Божием, на суде совести всякого гражданина Отечества своего.

Нестор Летописец, составитель «Повести временных лет» родился в Киеве около 1056 года. В 17 лет поступил в Киево-Печерскую обитель послушником. Принял его сам основатель монастыря преподобный Феодосий. Чистотой своей жизни, молитвою и усердием юный подвижник вскоре превзошел даже самых известных старцев. И по пострижению в монашество был удостоен сана иеродиакона. Основным его послушанием в монастыре стало книжное дело. Помимо "Повести временных лет" им написано житие первых русских святых – страстотерпцев Бориса и Глеба, житие преподобного Феодосия – основоположника монастырской жизни на Руси, сказания о первых печерских подвижниках и многое другое.

В упомянутой книге о киевском музее – прекрасные картины. Фамилии известных художников – и русских, и украинцев, и белорусов. Творчество их стремилось к единству.

 

***

 

«Его судьба необыкновенно трагична… Его мечта – он ее не теряет – уйти хоть под землю от этой жизни и отдаться писательству. Я знаю, что он и теперь пишет – где-нибудь на камне, на берегу моря, в заброшенном винограднике, в полнолуние – без огня. Между строк на старых газетах, чернилами из синих каких-то ягод: не достать бумаги, не купить ни за какие деньги… только бы не мешали писать…» (И. Шмелев, «Солнце мертвых», глава «Игра со смертью»).

Когда я это прочитал, у меня, кажется, навсегда отпал вопрос творчества (относительно живописи: зачем? кому это нужно?). Живописи-то моей уже почти нет, но интерес остался, особенно к произведениям наших великих.

Меня всегда волновал Александр Иванов со своей картиной «Явление Христа народу». В воскресной школе для взрослых в Кинешме, где мне пришлось года два проводить занятия, и в Сергиевском храме на Бору с детьми вступительные беседы я всегда начинал с этой картины и с этих, безусловно, значимых слов: «Явление Христа» как тогда, во времени бытия Сына Божия с людьми, как для Александра Иванова, когда «Христос явился» ему как тема, так и ныне для каждого человека Он является или человек пребывает в ожидании Его. Явление сильное и яркое или тихое и чуть заметное, но оно наступает, и человек идет за Ним. Не всегда ровно, бывает, падая и вставая, отрекаясь и плача об этом, как показано с апостолом Петром в Евангелии, и даже предавая (не дай Бог, как с Иудой). С покаянием все поправимо.

В житии Василия Великого я прочитал, как святитель спас раба, продавшего душу диаволу, отрекшегося от Христа и Крещения своего и получившего желаемое. Однако потом силою молитвы Василия и всей Церкви диавол был посрамлен, и подписанная рабом хартия была изъята от диавола и разорвана, а раб восстановлен в звании христианина. Такие истории единичны и крайне редки. Но они ясно показывают невидимую духовную брань за душу человека.

Может быть, пример не совсем к теме творчества, но в каком-то смысле косвенно приводит к ясности того или иного поступка, того или иного делания, казавшегося необязательным и кому-то даже ненужным. А человек ведет и ведет дело с неимоверными усилиями и доводит до конца.

Я все про Александра Иванова. Двадцать лет работы над картиной о Христе. Ведь он сначала должен был утвердиться в надобности темы. Ведь это же не только надоевшие мифические темы дохристианских греков и итальянцев. Это же потребность души русской (византийской, православной, хотя и создавалось полотно в Италии). Это же искра, огонек души, который надо было постоянно поддерживать, при том что современное ему общество уже заражалось богоборческими идеями и многие начинали смотреть на Христа сквозь пальцы, чему свидетельствует концовка – завершие его, Иванова, жизни.

«Многое в картине Иванова вызвало недоумение современников. Когда художник вернулся на родину и выставил этот главный итог своей жизни на всеобщее обозрение, восторга не было. Картина была принята довольно прохладно. Одни говорили, что живопись картины суха и строга. Другим, признающим античный образец красоты подлинным, неприятна была «иудейская» внешность персонажей. Газеты писали о прозаизме полотна Иванова и распространяли слухи о недовольстве императорского двора работой художника. Картину никто не торопился приобрести; она так и не была продана при жизни художника. (…) Александр Иванов умер через шесть недель после возвращения на родину. Он заразился в Петербурге холерой… Александр Иванов уезжал из России еще при жизни Пушкина, а вернулся в пору, когда в силе были уже Некрасов и Толстой. Ему и самому казалось, что он оставил старые принципы искусства, а новых твердых основ так и не заложил. Он назвал себя «переходным художником». Но коллеги его ценили, полагая, что все сделанное Ивановым было необходимо для следующих поколений русских живописцев. Его достижения давали им силу, его ошибки и тяготы служили предостережением» (К.А. Кокшенева, «Самые знаменитые живописцы России», Москва, 2002 год).

Биографы-искусствоведы умеют обстоятельно доложить слушателю-зрителю ту или иную историю о художнике, не касаясь главного философско-богословского аспекта. Особенно такое пресекалось в советский период. Могут рассказывать о мельчайших перипетиях жизненных обстоятельств, увлечениях, пристрастиях. Но здесь-то тема Христа, как раз бы кстати, а для мало-мальски верующего человека в истории с А. Ивановым, как мы уже оговорились, в завершии его жизни на поверхности виден Промысл Божий. Через шесть недель! Умер от холеры (в те времена, конечно, холера не шуточна была, если с нами пандемия легко делала подобные явления).

А по Промыслу Божию! Все легко и просто. И не надо было ему больше жить (Господи, прости!), он донес свой крест до конца, а от дальнейших искушений Господь – Явившийся Христос – его избавил и взял к Себе.

Но какая же, по-человечески, трагичность сквозит в этой истории и в истории о Крамском, только что прочитанной. Я знал, что Иван Николаевич написал «Христос в пустыне», и видел в картине человечность Христа (человечность, а не божественность). И это меня не смущало и устраивало, потому что человечность в Нем также имелась (так Он – Бог – ее и принял. К кому шел?), но искусствовед-биограф раскрыл глубину и как бы «ущербность» этой человечности до такой степени, что «образ омирщался, вводился в круг светских раздумий. Крамской писал Христа, но видел перед собой человека. Видел его усталым и замученным. И когда закончил писать человека, то «дал ему дерзкое название…». «Итак, это не Христос, – заключает Крамской. – То есть я не знаю, кто это. Это есть выражение моих личных мыслей».

Выражение «личных мыслей» о нравственном облике человеческой личности и ее борениях. В этом ничего плохого нет. Начал с Христа, закончил собой, но Господь и «намерения милует». В обмене мнениями Крамской выпалил: «Это не Христос». А мы и сегодня, посещая Третьяковку или просто рассматривая хорошую репродукцию, видим Христа, и радуемся, и благодарим автора, утверждавшего Личность – Образ Господа нашего Иисуса Христа – в начавшееся уже тогда, в его время, угасание веры.

Время выстраивает свой порядок, и то, что 150 лет назад казалось уже ненужным, для кого-то отсталым и как бы неудавшимся произведением («Явление» Иванова и «Христос» Крамского были приняты довольно прохладно), сегодня светит ярким и необходимым светом, обращая к традициям нашей культуры, к корням нашей веры и укрепляя ее в какой-то мере. Во всяком случае, для размышляющего человека так должно быть.

Эта цитата меня убеждает, опять же Промысл Божий: «Иван Крамской умер за работой… Когда гроб его был опущен в могилу, – вспоминал Репин, – и когда целый час заделывали склеп, многочисленная толпа провожавших хранила все время мертвое молчание. Солнце ярко заливало всю эту трогательную сцену на смоленском кладбище».

Господь всегда подаст знак любви Своей и облегчит скорбь близких, простив ошибки покойному.

А был еще Николай Ге. В 1863 году он привез из Италии, прожив там около трех лет, картину «Тайная вечеря». Совет академии тут же присвоил Ге звание профессора, «завороженные драматизмом картины, и будто услышавшие все голос Иисуса Христа: «Один из вас предаст меня», – сообщает биограф.

Еще будут написаны картины «Вестник Воскресения», «Христос в Гефсиманском саду». После некоторого перерыва, связанного с житейскими неудачами, Ге напишет «Что есть истина» и «Голгофу», которые не только не будут приняты, но и отвергнуты. Однако для нас, сегодняшних, неправда ли, остается главным вопрос: почему Николай Ге и выше упомянутые Васнецов, Нестеров, Поленов, Суриков и другие были заняты темой Христа, евангельскими событиями? Почему? Однозначного ответа не будет.

«Без Бога не до порога». Простая, народной душой выраженная правда срабатывала и в интеллигентских кругах, в ищущих и размышляющих головах. Потом долгое время будут смеяться над этой фразой, а потом снова увидят, как тот самый народ восстанавливает храмы. И ходит в них. Молится! Чудеса…

Нам остается поблагодарить художников, писателей, учителей, перекинувших мосты веры во Христа из века девятнадцатого в век двадцать первый, и рассматривая их поиски и труды, укрепляться и двигаться дальше – вверх!

 

***

 

Мы помним, что Деяния святых апостолов – это то, чему учил Христос «от начала до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления апостолам, которых Он избрал».

Начало нашей христианской истории, в первых строчках которой говорится: «… вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли. Сказав сие, Он поднялся в глазах их, и облако взяло Его из вида их. И когда они смотрели на небо, во время восхождения Его, вдруг предстали им два мужа в белой одежде и сказали: мужи Галилейские! что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо» (Деян. 1: 8-11).

И вот 2000 лет люди, последователи Христовы, «стоят и смотрят на небо», каждый в свое выпавшее ему жизненное – земное – время. Одни «стоят и смотрят» вот так: «Я видел множество отцов, ведущих жизнь ангельскую, и новых пророков, получивших удивительную божественную силу. Можно увидеть их, рассеянных по пустыне, ожидающих Христа, как сыновья ждут отца, войско – царя, а верные слуги – господина и освободителя. Не заботятся отшельники об одежде, о пище, но, проводя время в песнословиях, ждут пришествия Христова» (из пролога к «Истории египетских монахов»). Они избрали такой образ жизни. Ожидали!..

Другие хотели бы жить благополучно, но их обстоятельства оказались другими. В 20 веке таких примеров было множество, и вот один из них. Арестованный 30 апреля 1931 года Сергей Никитин (будущий епископ Стефан) отбывал срок в Вишерском ИТЛ на Северном Урале. Как квалифицированный врач, сразу был назначен в приёмный пункт лагеря и постарался использовать своё положение, чтобы облегчить судьбы заключённых священников и епископов. Он узнавал представителей духовенства, хотя их к нему приводили обритыми и раздетыми – узнавал по выражению лица, по глазам, иногда просто видел знакомых. Однажды он узнал епископа, которого встречал в Москве, и тихо шепнул ему: «Благословите, владыко!» Глаза епископа, не ожидавшего такого обращения, наполнились слезами: «Я думал, что попал в ад, а слышу ангельский голос».

Такое вот «стояние и смотрение на небо»! Ада нет? Есть скорби, болезни и, может, даже смерть, посланные Богом в испытаниях, которые надо переносить с терпением и смирением, чтобы встречать «приходящего Христа» достойно.

Слова «Сей Иисус… придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо», очевидно, к апостолам не относятся, хотя были сказаны непосредственно им. Апостолы вскоре ушли за Христом, и мученики и преподобные тоже в Царстве Христовом. Их «ожидание» давно кончилось. Ожидание пока остается живущим, и каково оно, кто определит?

Нынешняя война будоражит умы наши нестойкие. Общество (всегда врагом рода человеческого разделяемое) сильно разделено. И мы не вразумляемся, продолжая жить комфортно. И виноватим того, кто начал войну. А кто начал войну? И как давно? И с кем? Слышать не хотим, вникать не желаем. А война идет…

В журнале Московской патриархии за май этого года дается статья – интервью с военным священником Димитрием Василенковым из Санкт-Петербурга. Из некоторых ее, статьи, извлечений видно, как война – наша сегодняшняя реалия. Отвечая на вопрос журналиста, священник говорит: «В военном ведомстве ощутили потребность в священниках и ко мне обратились тоже (у меня есть некоторый опыт еще по Северному Кавказу), и вот я уже не первый раз командирован в Донбасс, в зону боевых действий. В сегодняшней обстановке, сложившейся на театре военных действий, считаю, что священник необходим в каждом полку или в каждом добровольческом отряде. (…) Когда выходишь из штаба, среди личного состава, как правило, уже разносится слух: «Батюшка приехал!» И тебя буквально начинают дергать во все стороны: «А к нам не заедете?», «А к нам?» Все хотят пригласить к себе! (…) Бойцы желают живого общения. Им интересно послушать мои ответы, и эти ожидания нельзя обмануть. (…) День начинается по общему распорядку. Первым делом причащаюсь Святых Христовых Таин. Ежедневное причащение помогает придерживаться верного ориентира в собственном духовном настрое. (…) По собственному опыту работы в горячих точках знаю, что именно хотят от меня услышать солдаты и офицеры, которым через час-другой, скорее всего, отправляться в бой. Им вряд ли нужна богословская лекция или политинформация (хотя военнослужащему важно понимать, что он воюет на стороне правды). Но чтобы бойцы тебя услышали, нужно найти с ними общий язык. А это легче всего сделать, рассказав аудитории, как с помощью Божией вернуться живым с фронта. (…) Завершаю свою беседу призывом участвовать в таинствах, через которые благодатная помощь Божия подается верным не только на фронте, но и останется с ними в будущей мирной жизни. И после этого я спрашиваю: ребята, причаститься хотите? Подавляющее большинство отвечает: «Да!» В этот момент они, если внимательно меня слушали, уже осознают: Причастие — это реальное единение со Христом, осознанное укрепление православного христианина Телом и Кровью нашего Спасителя, приобщение к вечной жизни. (…) В связи с невозможностью совершения Божественной литургии в зоне боевых действий причащать воинов следует преждеосвященными Святыми Дарами. Священник на войне помогает воинам выживать в условиях реальной угрозы жизни и показывает, как в нечеловеческих условиях оставаться человеком и христианином».

Мы уже оговорились, что война усилила разделение нашего общества, и по этому поводу предлагаю следующее размышление.

Человеку свойственно ошибаться. Об этом свойстве знают все, но почему-то всякий раз, отстаивая или утверждая свое мнение или дело, человек чаще всего забывает, что ему свойственно от природы. От природы падшей… Такой же был сделан выбор – выбор познания добра и зла. Адам (Ева – его часть) ошибся – искусился в известной истории. Каин убил Авеля. Зависть дьявольская закрепилась в человеке, и, как говорится, пошло-поехало.

Известна и другая фраза: «Добро побеждает зло». Об этом мы тоже не всегда помним, а потому бывает уныние и даже отчаяние, когда кажется, что зло побеждает, и здесь просматривается Некая Сила (в падшей-то человеческой природе), руководящая историческим процессом. Верующие люди называют такой процесс Промыслом Божиим…

Пробежим по верхушкам нашей истории. Ошибся князь Владимир (будучи еще язычником), когда разрешил дружине после победных битв человеческое жертвоприношение (история в Киеве с христианами Феодором и Иоанном, отца с сыном. На сына пал жребий – быть принесенным в жертву богам). По языческим понятиям князь не ошибался. Приняв крещение, он не сразу и не всеми был понят. Поклонники бога Перуна считали решение князя ошибочным, и даже когда изваяния богов сбрасывали в Днепр, в головах боги оставались. Кстати сказать, есть люди, и поныне считающие, что дохристианское язычество имеет право быть.

Человек ошибается, и хочется добавить «имеет право на ошибку». Ну что же?! С таким правом всякий живет, как считает нужным. Всякий – от простолюдина до князя, царя или императора. Может быть, в силу этого обстоятельства Церковь знает и говорит такие слова: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в них же нет спасения». Сказано всем, а применяет к себе это понятие далеко не всякий.

Зато всякий или почти всякий склонен критиковать и осуждать всех и вся. Мы же знаем, что грех осуждения у нас самый распространённый грех. Правда, иногда совершенно необходимо оценить тот или иной факт (особенно когда факт-поступок переходит от личного поведения конкретного человека или группы людей) на общецерковный фон. Можно легко перейти на осуждение, но святые отцы отсылают в таких случаях к рассудительности, мудрости и заповедям Божиим.

Итак, «ошибку» князя Владимира, которого после крещения киевляне будут называть Красным Солнышком, мы осудили. Кто следующий?

Борьба за власть во все времена. Удельные князья ошибались разделением и бывали побиваемы татаро-монголами. Великого князя Александра Невского, причисленного сразу после смерти к лику святых, обвиняли, находили ошибки и значит не считали его святым. О Димитрии Донском и Куликовской битве сегодня плетут несуразицу люди, которым «свойственно ошибаться», хотя они про себя так не считают. Иван Грозный опричнину установил. Ошибка. А то, что державу создал, умалчиваем… Петр Первый окно пробил в Европу, бороды у русских мужиков сбривал. И построил город во имя свое, которым восхищаются. Кутузов Москву сдал французам. «Не надо было сдавать», «ошибка»! А армия Наполеона была уничтожена. Царь Николай Второй был «такой-сякой». Но к лику святых причислен вместе с семьей. Сталин разгромил Гитлера, а эту Великую победу присваивают себе другие. И много чего еще. Кругом одни ошибки.

И эта сегодняшняя война… Хаос, раздрай и разномыслие.  Если не признавать Некую Силу, Которая управляет и ведет, то тоска, уныние и безысходность… Но это же смерть духовная.

Мы «стоим и смотрим в Небо? Сей Иисус придет». Или Небо мы забыли?

У Церкви есть средство от «ошибок» – покаяние. Надо только всякому и всем вместе прийти в себя. Остановиться. Не развивать грех и молиться.

Тем же, которые не перестают ругать всех и вся, предлагается рассудить: власть имущие несут свое послушание, должны его нести. А ты сам, на своем месте, несешь послушание или нес? Честно! Всю жизнь, до пенсии. Сам, лично, что-то добавил в общую копилку Отечества своего: молитв, милостыни, добрых дел, помощи ближним, престарелым, воинам? Покаяния? Мы столько в молодости (и не только) умудрились наломать дров. То есть себя разбери по полочкам греха, а потом собери себя в себе, естественно, с помощью Божией, а как же еще. Если так будет, то есть надежда, что у нас не все потеряно. И радуемся, что у нас есть такое средство, и мы не забыли его.

 

***

 

За два дня до сорочин Антонию, сыну покойного Вениамина, приснился сон. Рассказывает: «Я увидел отца умершим, в таком же виде, в каком запомнил в день смерти. В какой-то момент покойный вдруг открывает глаза, озирается и встает. Идет на кухню. За ним кот пошел и я тоже. Говорю: «Пап, ты же умер?». Тот молчит, но взгляд его ясно выражает: ты что не видишь, что я живой? И тут я проснулся».

На сорочинах Антоний мне поведал, не зная, как к сну относиться. Сон вроде бы материальный, земной, бытовой, но подкрепляющий нашу веру в вечность.

Сны, приметы, суеверия чередуются в наших головах, не всегда разберешься. Надо запомнить: что бы ни приснилось, дело детей – молиться за родителей.

 

***

 

В Страстную Пятницу утром совершил Царские часы и сразу же Вечерню с выносом Плащаницы на середину храма. Возложил Плащаницу на приготовленный украшенный столик. По Уставу последние поклоны в Великом посте – у Святой Плащаницы. Трогательный момент, даже если по рассудку только и сердечные струны не очень звучат, все равно. Молчание, сосредоточенность, ожидание Великой Субботы и Светлой Пасхи.

         Сделал три поклона. Приложился к стопам, к Евангелию и слева к Матери Божией, склонившейся над главой Господа. Намерился встать, чтобы сказать краткое слово. Женщина, расставляющая у столика цветы, шепчет мне: «Что это, батюшка? Что за капли? Как кровь».

И правда. На груди Спасителя, на плече – капли водяные, окрашенные розоватым цветом. Скорее всего, это от венка из живых цветов, прикрепленного перед Вечерней по периметру Плащаницы. Я окроплял святой водой, и какой-то краситель на скрепляющих нитях или проволочке оказался и от воды растворился. Мы такое украшение делаем не первый год, и Фотиния, художница-мастерица, может быть, ненароком обронила, сама того не ведая. Во всяком случае – знак. Непонятный, тревожный: «Кровь на теле Господа не от твоих ли грехов?». Во время Вечерни Плащаница на Престоле. Я ничего не видел, но в алтаре полумрак.

Вечером служили Утреню у Плащаницы, читали Похвалы со стихами 17-ой кафизмы. Капли уже высохли. Остались пятна, не скажешь, что кровяные, но знак – напоминание, вразумление. Объяснения нет.

Еще большая непонятность произошла в Великую Субботу, а точнее на стыке дней. В 12 ночи мы выходим из алтаря с песнопением «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси…», обходим вокруг храма и при входе на «паперть» (в нашем молитвенном доме это низкое крыльцо) боковым зрением я замечаю собаку, снующую у ног прихожан. Думаю про себя: не пустят же ее в храм… Тут же забылось: надо же входить и начинать Светлую Утреню.

Заканчивая мирную ектенью, я вдруг вижу ту самую собаку справа от Престола, выходящую в диаконскую дверь (как известно, на Светлой пасхальной службе все двери открываются на всю Светлую седмицу). Всё тихо, из храма я кроме клиросного пения ничего не слышал, а выходит, что неведомо откуда взявшееся существо, никем не остановленное и молчаливое, прошло по храму, вошло в диаконскую северную дверь, прошло через горнее место и вышло, как я уже сказал, через диаконскую южную дверь.

Потом мне с клироса кто-то рассказывал об удивлении и восторге детей-тройняшек, воспринявших это явление как добрый знак под названием «круто». А мы знаем, что у православных к собаке отрицательное отношение. Некоторые, впрочем, вспомнили библейскую историю из книги Товита, где сына его Товия сопровождал ангел Рафаил. Товит, отправляя их в путешествие, сказал сыну: «Иди с этим человеком (ангел Рафаил был под видом человека); живущий же на небесах Бог да благоустроит путь ваш, и ангел Его да сопутствует вам! И отправились оба, и собака юноши (Товия) с ними» (Книга Товита, 5, 17).

Немало трогательная история, но она же не про нас. У нас суеверие имеет место, и хотя я лично по этому поводу особо не сокрушался, но ведь таинственно, не правда ли? Ясно одно: знаки были и, Господи, помилуй!

 

Дневниковая запись. 29 июня 2023 г.

 

Что означает слово-понятие «мужчина»? Или еще, бывает, говорят «настоящий мужчина». Что или кто? Может быть, это тот или те, которые, к примеру, поют песню «Первым делом, первым делом самолеты, ну а девушки, а девушки потом». Интересно, правда?! Сначала – дело! Другое – потом.

В Раю так и было: вот сад, возделывай его. И только потом помощница. «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою. И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал. (…) И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привёл к человеку, чтобы видеть, как он назовет их. (…) И нарёк человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему. И навёл Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из рёбер его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привёл её к человеку» (Быт. 2: 7-8, 18-22).

А «самолет» для чего? Известно – летать…

Летают только в Небе. Чтобы летать, нужны крылья. Свои крылья были, когда был лад, гармония с заповедями Божиими. В известный библейский исторический момент «крылья» отпали. Пал человек. Получил то, о чем был предупрежден.

Изобрели свои – человеческие – «крылья». Начались Икары и Дедалы и их последователи-продолжатели. Великое множество. И теперь летаем. И не только над Землей, а далеко в космосе.

Чудны дела Твои, Господи! Только не сильно увлечься и приписать себе. Только бы не переставать удивляться, радоваться и благодарить Бога, глубоко сознавая, что дар творить (во всех сферах бытия человеческого) дан Богом-Творцом. Никто из людей – великих – свой дар с полки не взял и в лесу, как грибы не собрал. В этом подобие наше, человеческое, и потому нормальные люди всегда и за все благодарят Бога. Молятся Ему. Славят Его. Вспомним, к примеру, оду «Бог», которую написал великий ученый Михаил Ломоносов.

Итак, мужчина – тот, кто «летает», то есть устремляется ввысь, творит-создает, устраняет помехи (болезни, всяческие природные неудобства), старается обустроить человеческую жизнь.

 

Встреча с родственниками

 

Мы рады были той давней первой встрече. Екатерина и Гавриил Буторины были у нас на Бору в доме на Шолохова, 7 (тогда матушка моя была жива). Они привезли много подарков и среди них памятный — изысканную вазу для цветов.

Приехали они от нашего отца Геннадия, из Балахны, а к нему из села Высоково Ивановской области. Там Ильинская церковь с кладбищем, где похоронены их дедушка Николай Иванович Буторин и бабушка Елизавета Стефановна, в девичестве Юшкова (сестра моего отца, т.е. моя тетка). Местечко это называется Илья-Высоково и находится на берегу Горьковского моря. Будучи любителем рыбной ловли, чистой природы и простора, Николай Иванович выбрал это место для поселения, переехав из поселка Ягода Можгинского района Удмуртии, когда этот благополучный поселок начал разоряться. Младший сын Буториных Алексей был женат на нижегородской девушке Зинаиде, с сыном Николаем все они жили в Нижнем. С Алексеем (тоже рыбаком) Николай-старший и объезжал округу, выбирая место для поселения.

Екатерина и Гавриил посчитали своим долгом посетить могилу своих родоначальников. Получилось и живущих родственников повидать и порадоваться очному знакомству. Катю мы не видели до того и не могли видеть, хотя в Буторино (так называлась деревня до переименования в Ягоду) мы, горьковские-нижегородские, ездили, нас — детей — возили туда довольно часто, почти каждое лето.

Катю мы не видели, а маму ее, Валентину, я видел немного и как-то издалека. Мне было уже лет 16-17, я учился в художественном училище, когда мы в очередной раз приехали на лето к Буториным. Подробностей не помню. Запомнилось мне одно: она была красива, и Герман (мой двоюродный брат, старший сын Буториных) как-то не очень смотрелся с ней рядом...

Подробности обнаружились через многие годы через Катю (Екатерину Германовну, в девичестве Буторину). Ее, четырехгодовалую, увезла мама к своей матери, сбежав от Германа. Все родственники, особенно с ее стороны, были сильно удивлены, так как семья ее была верующая, церковная, особенно мама Валентины, Татиана (бабушка Кати, с которой она жила длительное время и видела ее благочестивую жизнь, удивляясь и восхищаясь бабушкой). Все у нее делалось по благословению священника. Удивлялись, как это дочка Татианы, такой светлой христианки, венчаная, вдруг ушла от мужа, тоже благочестивого и молящегося. Оказывается, ее выдали против воли, и все четыре года их совместной жизни были ей не милы. Не выдержала, что-то ему хитро наплела, Герман купил ей билет на поезд туда-обратно, но больше ее не видел никогда. Тоске его не было предела.

Дом в Можге, где он с Валентиной и дочкой жил четыре года, славился на весь городок своей красотой. Герман перенял и преумножил от отца талант столяра (в отличии от отца он исполнял резьбу на мебели) и плотника. Дом он в основном построил собственноручно, и теперь этот дом ему был не нужен. Он намеревался переехать в тогдашний Загорск (ныне Сергиев Посад с Троице-Сергиевой лаврой), но не получилось. Обосновался в городе Александрове, в 40 километрах от лавры. Женился. Перестроил купленный дом, и родили они с Антониной-женой трех сыновей. Младший Гавриил.

А Екатерина уехала от мамы Валентины уже зрелой девушкой, вышла замуж за москвича и поселилась в Москве. Валентина только однажды посетила дочь в Москве, наказав ей молиться, ходить в церковь, и оставила ей икону, принадлежавшую покойной Татиане — бабушке Кати. Вскоре после посещения Кати в Москве, Валентина умерла, а Катя в глубоких переживаниях озаботилась мыслью отыскать отца, и это чудо осуществилось. Не зная, с чего начать поиски, она вдруг случайно взяла какую-то книгу, из которой выпала бумажка с адресом в Александрове. Как адрес там оказался? И кому был предназначен? Так она отыскала отца, подружилась со своими братьями, особенно с Гавриилом, и жизнь ее стала другой. Икона от матери и бабушки, молитвы отца, поездки по святым местам... Муж Кати по наследственной болезни преждевременно умер. Дети — Елена и Алексей — повзрослели. Этим летом они, заботясь о мамином здоровье, купили билеты на туристический пароход по Волге с посадкой в Нижнем Новгороде. Приехали за два дня, чтобы встретиться с родными: Зинаидой — женой покойного Алексея (он был крестным отцом Кати), с их сыном— Николаем Алексеевичем и его семьей. И меня известили. Мы встретились. Обедали в кафе. Воспоминания, новые подробности: посещение родного края, мест своего детства (Можга, Новогорск, Пычас, Кокшан). В селе Биляр церковь, в которой их прадед Стефан был старостой, полностью разрушилась, кругом совершенный пустырь и безлюдье...

 А мне вспомнилось далекое детство, когда однажды, будучи в отпуске и живя в Буторине, отец взял нас с Геннадием, и мы ходили в Биляр. Церковь стояла, и в куполе еще просматривались фрески, хотя крестов уже не было. И домов около храма тоже уже не было. Идя обратно, папа всю дорогу тихо плакал, стараясь не показывать слез, заходя вперед или отставая от нас, детей. В той церкви он с шести лет пел на клиросе со своими братьями и сестрами. 

Екатерина продолжала: «В Можге нам рассказали, что известный в тех местах игумен Василий, пожилой уже, друг отца моего, ушел в "затвор" — в глухую деревню Мельниково, куда необыкновенно трудно добраться, чтобы не получать ИНН. С ним ушли и монастырские монахини.

В селе Поршур посетили храм, в который ходили Буторины. Там служит батюшка Виктор, с которым мы познакомились, он помнит мою бабушку Татиану Ивановну Мохначеву и удивлялся, что видит ее внучку. Еще рассказал про Катю Катныровскую. Она жила в их селе в маленьком домике и умирать пришла к нему в дом. Легла на лавку и сказала: "Читай разрешительную молитву". Отпели и похоронили ее там же».

Про Катю Катныровскую мы упоминали в давнем сборнике в рассказе с таким названием. Это была юродивая, известная на всю округу женщина, всегда босая. Мне приходилось ее видеть несколько раз с приездами в Буторино и в Ягоду, увешанную ленточками и цветными тряпочками по всему платью. Она мололась за тех, кто давал ей эти украшения.

«Вскоре после нашей встречи батюшка Виктор умер, — добавляет Екатерина Германовна. — Он был уже очень стар. Его светлый облик у меня и по сей день перед глазами, и так хочется, чтобы такие батюшки не перевелись в России».

Какие-то невидимые связующие нити возникают и греют, хотя и с печалью в сердце.

 

Будни в больничном коридоре

 

Ходить по коридору я старался по возможности больше. Идешь, пытаешься сосредоточиться на краткой молитовке, что, правда, далеко не всегда получается.

Вчера вечером, почти перед сном из одной палаты вышла женщина, прошла в один конец, повернула, идет навстречу и обращается: "Можно вам вопрос задать?"

— Можно, — говорю, — если у меня получится с ответом.

— Я его написала, — и подает мне записку.— Прошу, если найдете время, ответьте мне. Напишите. В коридоре говорить неудобно, не сосредоточиться...

И ушла в свою палату.

В записке читаю: "Не могу отделаться от увиденного. Страшная картина. Вывозят из реанимации человека. Я рядом случилась в поисках кабинета флюорографии, как на грех. Все закрыто-завернуто черным целлофаном, ничего не видно, но я чувствую, что это тот мужчина, которого, как я видела, выносили из скорой. Он был «никакой», но разве можно было подумать... Здесь же больница! Через три дня... Такой ужас. Позавчера мне такая сцена. Всю ночь не спала. Понятно, что это пройдет, сменятся мысли, но мне сказали, что вы священник. Если можно, скажите мне что-нибудь по этому вопросу".

Дорогая сестра (так священники обращаются к своим прихожанам в храме, говоря "братья и сестры")! То, что вы мне поведали, в мире происходит ежеминутно, только это "не на виду". Человек рождается в этот мир, мало кто это видит. Так же и смерть. Бывает, конечно, смерть "на людях": войны, казни. Но это эпизоды, а в большинстве случаев это происходит тихо, приглушенно, мирно. "В уголке", а потом сообщается.

У меня случилось подобное, я вам это опишу. По бытовому. Сам предмет-понятие «смерть», как и рождение, неописуем, потому что это тайна. А по-простому вспомнилась фраза "Картинки с выставки" (есть такое музыкальное произведение). А у нас "картинки из больницы": ты сидишь в коридоре у двери, за которой делают УЗИ сердца, ждешь, когда позовут, а справа, с торца коридора, открывается широкая дверь из реанимации, и два человека вывозят на тележке третьего, только он уже труп, затянутый черным целлофаном, непроницаемым...

Будни сотрудников больницы. Сестры ходят из кабинета в кабинет. Все как обычно. Чуть-чуть просматривается в некоторых лицах напряжение, а так ничего особенного не происходит. Все это в цокольном этаже, «в уголке». Вывезут тележку, а тут впритык спецмашина, в нее закатят и "какая смерть"? Все идет своим чередом. Вверху по многочисленным коридорам многоэтажной больницы прохаживаются выздоравливающие. Сестры, уборщицы ходят быстро. Врачи трудятся — несут свое послушание, а тебе нечаянно "в уголке" яркое напоминание. Полезное для ума: "Господи, дай мне память смертную". В больнице не всегда возможно читать такие изречения, но вспоминать можно. 

В палатах говорят о болячках, выражают недовольство общей обстановкой в мире, ругают (некоторые хвалят) Путина, Шойгу и других...

Может, и хорошо, что все подобное происходящее скрыто от основной массы. Может быть. Но христианин такие "картинки" осмысляет, ведь под той черной целлофановой пленкой (кстати сказать, так облачают, только не целлофаном, монахов, как "куколка" — кокон, потом из него будет летающая бабочка) лежит существо — личность, которая сегодня родилась в Вечность. Наиважнейшая вещь.

И это не окончательный акт в жизни всякого отдельного человека. Это преображение и переход. А вспомнившиеся слова Иоанна Богослова, сказанные от лица Бога, — "Се творю все новое"— подают надежду на спасение, на вечность со Христом в Царствии Небесном.