Переводы для «Вертикали. ХХI век». Душица МИЛАНОВИЧ МАРИКА. РОПОТОВО. Рассказ. Перевод с сербского Валерия Сдобнякова. Журнал «Вертикаль. ХХI век» № 97, 2025 г.

 

 

Душица Миланович Марика родилась в Сокобане. Окончила отделение сербской литературы и языка на филологическом факультете. Автор романа «Дукат и дикая полынь» и целого ряда книг, вышедших под псевдонимом Стевана Сремак. Обладатель многих литературных премий и наград. Член Ассоциации писателей Сербии и Ассоциации литературных переводчиков Сербии. Её рассказы неоднократно публиковались в журнале «Вертикаль. ХХI век». Живёт в Белграде.

 

РОПОТОВО

Рассказ

 

Давно известно, что растёт холм Ропотово. Каждые десять лет приезжают, оснащённые различными инструментами, учёные и измеряют холм. Взволнованные возможными изменениями земли, они стремятся следить за её ростом. Они предсказывают, они догадываются.

И холм поднимается медленно, как угроза, распятый изнутри силами, не знающими, какой грех или нереализованные желания хранятся в чёрной земле.

Чёрт возьми, я ничем не могу это изменить.

 

У подножия холма дом, далеко отделённый от всей деревни, выкрашен в белый цвет. Деревянный забор, тоже белый и плотно забитый, окаймляет крутой двор, который поднимается на холм. Дом старый, но заново отремонтированный, поэтому белизной он резко выделяется среди холмов. На окнах кружевные шторы свидетельствуют, что в доме живёт хозяйка-рукодельница.

На протяжении десятилетий дом сопротивлялся времени. Светлый, с красной черепичной крышей, он похож на большой гриб, который кажется заманчивым, но трудным для того, кто хочет его заиметь. Жители дома держатся в стороне от мира, и хотя они приветствуют соседей, но сами ни к кому навстречу не идут, к себе никого не приглашают. Их сыновья привозили женщин издалека. Девочки у них не рождались на протяжении нескольких поколений.

В селе забывали об обитателях белого дома до тех пор, пока в нём не происходило что-то важное. Свадьба, рождение ребёнка или смерть.

 

Прошлой осенью Яну привезли из деревни через холм для Данило. Она не знала его раньше, но запомнила во время какой-то случайной встречи, и не успокоилась, пока он не попросил её руки. Как будто его придавила её тяжёлая тёмная коса, притягивал влажный взгляд серых глаз, от которого он никуда не мог уйти. Пышной красоты, но гордая и разборчивая, Яна могла остаться и незамужней.

Ей нравилось, что Данило смотрит на неё, как голодный ребёнок на праздничный торт. Она абсолютно его не ощущала ни холодным, ни тёплым. Ей казалось, что она не хуже других, но время уходит и поэтому, когда её сосватали, согласилась на замужество.

Свекровь, добродушная и уже ослабевшая, вскоре передала все домашние дела и решения по хозяйству Яне. Она почти ни во что не вмешивалась, и, одеваясь в чёрное в память о покойном муже, всё ниже и ниже склоняла голову к земле.

Даниил любил Яну, всё было по её воле. Если бы она спала, то могла бы сказала, что для неё всё по плечу. Но измученная, Яна с тревогой встречала ночи и проводила их без сна. Урывками поспать получалось лишь после первых петухов.

Когда Даниил, насытившийся ласками, сладко засыпал, и когда свиньи в хлеву замолкали, земля пробуждалась. Сначала раздавался неясный хруст из глубины, затем шёпот, жутковатый и невнятный, который длился до рассвета и первых петухов.

Яна и раньше слышала истории о холме, который растёт последние сто лет. Но поскольку это происходило незаметно, то никого особенно и не беспокоило, включая и девушку.

 

В древние времена, когда ещё святые ходили по земле, на холме под деревьями хоронили грешников, тех, кто, как считалось, осквернил бы собой любое кладбище. Их, нераскаявшихся и неоплаканных, сбрасывали в яму, сверху засыпали колючками и камнями, чтобы звери не растаскивали человеческие останки.

Когда беды стали надоедать холму, он выпросил у проходивших мимо святых право больше не держать в себе отверженные кости; с тех пор ни собак, ни кошек на холме не хоронили, потому что через короткое время закопанное появлялось на поверхности земли, где разлагалось, угрожая распространением инфекции, а из-за зловония к нему нельзя было приблизиться, чтобы вновь закопать.

Местные жители научились уважать волю холма и держались от него подальше.

Путешественники же говорили, что нигде им не было легче перейти через холмы, чем через Ропотова, как будто тропинки сами их вели и дорога открывалась перед ними; ямы и овраги, как человеческой рукой, были выровнены.

В первые ночи Яна, встревоженная угрозой, происхождение которой не понимала, от страха будила мужа, но шёпот сразу умолкало, стоило тому просыпался. Видя, что шёпот предназначен только для неё, Яна оставляла Данило спать, а сама лежала с закрытыми глазами и ждала, когда прокричат петуху и кошмар прекратится.

 

***

 

Виноград успешно созревал. Спелые, сочные ягоды наливались сладким соком. В тот год урожай выдался богатым. Данило довольно улыбался, даже его мать немного приподняла голову от земли и с интересом следила за сбором. Им помогали двое наёмных рабочих. Два брата, странствующие торговцы, время от времени заходили в деревню, предлагая разнообразные товары, а также соглашались помочь по хозяйству. Договорились и по уборке винограда. Тут следовало трудиться целый день.

Яну встревожило присутствие чужаков. Младший из братьев, энергичный в движениях, невысокого роста, крепкого телосложения, беспокоил её пристальным взглядом, так, что девушка пыталась застегнуть уже застёгнутые на блузке пуговицы и как можно дольше задерживала взгляд на гроздьях винограда, стараясь успокоить дыхание.

Вечером, когда она подавала ужин, то слышала разговоры за столом. Оба работника оказались женатыми, младший совсем недавно. Шутки их граничили с дерзостью, поэтому Яна в разговоре не участвовала.

Промолчала она и тогда, когда крепкие, словно налитые соком ягоды винограда, пальцы младшего, незаметно для супруга стиснули её голень.

Тёмные тени под глазами, отметины бессонной ночи, она прикрыла ресницами, когда рабочие вышли из дома, чтобы, как им велел Данило, спать в сарае.

 

Данило, уставший и довольный от сделанной работы, заснул, как только обнял плечи жены. А она лежала неподвижно, прислушиваясь к звукам, доносящимся откуда-то из-под земли, к которым никак не могла привыкнуть. Каждый из этих звуков до боли мучил. Впервые с тех пор, как пришла в этот дом, её охватило желание из него убежать; она встала посреди ночи, сопровождаемая угрожающим хрустом, и вышла во двор.

Там за пустыми телегами, на которых днём возили виноград с виноградников, стоял молодой работник. Когда она подошла, то в темноте блеснули в улыбке его белые зубы. Он нагло засунул одну руку в её блузку, другой потянулся под юбку, и с того момента она ничего не слышала, кроме его дыхания.

После этого она приходила туда, куда бы он её ни позвал: в хижину охотника, к старому дорожнику; днём, когда все идут на работу, или ночью, когда все спят.

Всё изменилось. И земля под ней замолчала. Яна могла бы спокойно спать в тишине, если бы теперь её не разжигали страсти и бессонница. Она потемнела лицом, её глаза стали больше. Так похудела, стала тонка, что юбки обвивались вокруг её ног.

Заметив изменения в жене, Данило принялся ещё больше заботиться о жене. Высокий и немного сухощавый, он почти сгорбился в стремлении угодить ей, доставить удовольствие.

Свекровь молчала, как будто ничего не замечала, пока однажды, мимоходом, сама боясь того, о чём говорила, прошептала, что и она в первые годы замужества ночами слышала тот же шёпот, и её свекровь мучилась этим же.

Тяжкий грех в жёнах белого дома, поэтому здесь и не рождаются девочки.

"Потерпи, пока не родишь ребёнка, после подземный шум исчезнет“.

Но Яна уже много ночей не слышала его. Она прервала родословную белого дома с тех пор, как перешла к другому, поэтому ночной шёпот прекратился. Лишь изредка она чувствовала дрожь, в происхождении которой не была уверена: исходила ли она из-под земли или это дрожит она сама.

 

Старуха пролежала перед смертью всего три дня. Врач, кроме общей слабости, не нашёл ничего, что можно было бы назвать смертельной болезнью. В течение двух дней она находилась в сознании и угасала, как пламя свечи, которое остаётся без воздуха. На третьи сутки попросила, чтобы её остаться с Яной наедине. И до самого конца никого к себе не допускала.

Внезапно, после долгого молчания, в спешке, чтобы смерть не застала её врасплох, рассказала всё, что у неё было на сердце. Затем замолчала и с ужасом смотрела на то, что видела только она.

Иногда бормотала сдержанные, но трудные для понимания слова о грехе и наказании. И снова умолкала, глядя на что-то потустороннее и недоступное для людей.

Она ушла во сне, безмятежно, как будто получила прощение, о котором молилась. На похороны собралась вся деревня. Спокойной и мягкой натуры, свекровь давала приют всем с дороги, заботилась о свёкре и свекрови, как о родителях, заботилась о своём муже, и так его любила, что без болезней, усталая от горя, ушла за ним. На муравья не наступила, говорили про неё, если она грешная, то что делать нам.

 

А Яна молчала. Свекровь поклялась, что то, что она доверила ей единственной перед смертью, никому больше не говорила.

 

Сто лет назад прадед Данилов Пера построил дом. Когда привёл жену, то над старым домом, который снесли, он поставил этот, который позже был отремонтирован, переделан и до сих пор остаётся одним из самых красивых в деревне.

Ближе к концу работ тяжёлая деревянная балка упала ему на ногу, калечила её. После он долго выздоравливал, но с тех пор став калекой тащил за собой правую ногу, как что-то чужое.

Свою жену, Ельку, прадет привёз с какого-то перекрёстка; ни дома, ни жилья её не знал, будто нечестивый оставил её там дожидаться его. Был ли прадед очарован её большими глазами, или пышным телом, беспокойным, сильным; так или иначе, а как встретил, так больше и не расстался с ней. До вечера стоял на перекрёстке, только потом вернулся в деревню. Его родители с недоверием покачали головами, но ничего не сказали; нельзя вводить в жизнь молодожёнов злые предчувствия. Если девушка сыну нравится, это хорошо.

После случившегося несчастья Елька какое-то время ухаживала за мужем, но потом всю работу начала сваливать на свекровь.

И Пера изменился. Стал ощущать себя несчастным, только на жену смотрел с нежностью и умилением. Суровый по отношению ко всем родным, ей никогда не говорил грубого слова.

Стало очевидно, что до этого шепталось в тайне. Лесник приходил не только на работу, но и Елька всё чаще ходила в лес.

Некоторое время люди молчали, потом кто-то пытался намекнуть мужу на то, что он видел. Если при этом удавалось избежать палки Пери, то проклятия преследовали соседа всю дорогу до его дома. Пера не хотел слышать того, во что ему пришлось бы поверить.

Он ушёл внезапно. Бесследно. Елька осталась хозяйкой в доме. Полгода спустя привела лесника. С тех пор и побелила дом, как бы очищая свою душу, оставила потомкам завещание, чтобы дом, пока существует, был белым.

Родители мужа, преодолев мучения, умерли один за другим. Елька и лесник остались вдвоём. Вскоре у них родился сын, дед Даниила. С тех пор в доме рождалось не более одного ребёнка, и это были мальчики: достаточно, чтобы имя рода не потерялось. Дед, затем отец, потом Данила, все в своих семьях единственные.

Долго подозревалось, что эти двое убили и где-то тайно похоронили Перу, но никто этого не мог доказать. Люди поговорили, да со временем и перестали.

На женщинах же в доме осталось проклятие. Пока не пройдут через родовые муки, как через обряд очищения, не принесут в мир нового хозяина дома, до тех пор каждую ночь будут слышат призрачный шёпот, которого не понимают, но от которого не могут спрятаться. Рано или поздно они всё узнают. Ибо, чтобы хоть как-то расстаться с душой, Елька сказала невестке, а эта снова своей невестке, свекрови Яны, на смертном одре о месте, где захоронен Перо.

В тот год, когда Елька с лесником убили Перу, холм в Ропотове впервые содрогнулся и вот с тех пор растёт. Смятение, мучимое грехом, не выбросило бы кости невинного, возможно, слишком глубоко закопанного, на свет дня.

 

***

 

Через семь дней после похорон свекрови Яна сбежала с наёмником. Ходили слухи, что он прогнал свою молодую жену и привёл Яну в дом. Яна немедленно попросила выкрасить дом в белый цвет и повесила на окна прозрачные кружевные шторы ручной работы. Она ничего не рассказывала о жизни в белом доме на холме, но, судя по всему, та жизнь оставила в ней глубокий след. Даниила почти не упоминала, а когда и вспоминала, то только добрым словом.

Даниил какое-то время жил один, ходил на кладбище, чистил двор от сорняков, а в одну ночь поджёг дом, сел немного дальше на камень и смотрел, как он горит. С запада, со стороны кладбища, тихий но стойкий ветер подпитывал пламя, пока оно не обернулось вихрем вокруг старого сухого строения.

Люди собрались тушить, но слишком поздно. Даниил был тружеником, каждую работу, начиная, доводил до конца, поэтому довёл и эту самую страшную. Дом сгорел дотла. Он оставил свой двор с имуществом в распоряжении деревни и уехал.

В ту ночь, когда Данило поджёг дом, Яна, находившаяся в другом белом доме, с другим мужчиной, была очарована.

 

Следующей весной на мусоросжигательной станции начались работы. Хотели в просторном дворе, на месте старого фундамента, воздвигнуть новый, построить школу. Когда стали копать глубже, наткнулись на что-то металлическое. Вытащили оловянный, ржавый сундук, открыли и нашли в нём человеческие останки: скелет с разбитым черепом. Бедренные кости у одна короче другой. Старейшины крестились, вспоминали судьбы первых жильцов белого дома, упоминали несчастного Перу.

Женщины не допустили, чтобы на этом месте строили школу, опасаясь, что в ней будут обитать привидения, поэтому тут построили небольшой молитвенный дом.

 

Когда прошли положенные месяцы, Яна родила мальчика с отметиной на спине, как от ожога. Наученная сном, который видела накануне родов, она назвала его Пера. Крестили ребёнка в месте поклонения. Во время крещения холм вздрогнул из глубины. Только один раз. С места поклонения даже камень не упал.

Яна восприняла это как знак. Опасаясь за жизнь ребёнка, над чьей головой и над ней висел грех женщин белого дома, она решила взять всё на себя. Подстригла волосы, надела одежду и поселилась в молитвенном доме, служа Богу и помогая людям. Деревня была в изумлении, люди думали, что она сошла с ума, но никто не мог отговорить её от такой жизни. Яна оставила мальчика мужу и его родителям на попечение.

В том году холм задрожал ещё два раза. Когда Яна впервые зашла в молитвенный дом. На этот раз она не испугалась. Восприняла это как приветственный, знала, что у неё всё будет хорошо.

 

Однажды утром перед Яной появился Даниил, пьяный и зелёный, как будто воскрес из мёртвых.

Яна взяла его за руку, поднесла хлеб и воду. Когда наклонил голову, чтобы умыться, под рубашкой, которую он стащил с себя и повесил на столб, заметила огненный знак, как от ожога. Он появился в ту самую ночь из ничего, пламя не коснулось мужчину.

Данило остался в деревне. Люди помогли ему построить небольшой дом на холме над местом поклонения, и он часто возвращался к Яне. Сын Яны, когда однажды увидел на его спине такой же знак, к большому неудовольствию семьи отца ребёнка, которая считал его своим, и поэтому, когда он был маленьким, всё своё имущество завещала ему.

По наставлению он сначала пошёл к безымянной могиле, чтобы зажечь свечу несчастному, чьи кости выкопаны из фундамента дома. Холм снова задрожал. В приветствие тому, кто зажёг пламя очищения.

После этого он успокоился.

Подавив свою чувственность и отдалившись от единственного ребёнка, Яна, последняя из женщин белого дома под холмом, искупила грех другой женщины, с которой была связана скорее делом, чем кровью.

Холм Ропотово принял её жертву.

 

Он не только больше никогда не дрожал, но и как бы его не измеряли, говорят, больше не растёт.

Перевод с сербского Валерия Сдобнякова