Андрей Альпидовский.
Войной отмеченное детство
Венок сонетов
Журнал «Вертикаль. ХХI век» № 61, 2019 г.
На обложке журнала «Вертикаль. ХХI век» № 38, 2012 г. работа Л.Ф. Шабанова
Отцу Дмитрию Валентиновичу Альпидовскому
I
Сегодня отдаю сыновний долг
Отцу. В его судьбе и Север хладный,
Просторы Волги – юности исток,
И бабушки молитвы благодатны.
Война, как гром! В ушах – осколков свист.
В убежище! А вещмешок, как камень.
Падение на спину – вверх ногами,
А в небе след от «Хейнкеля» повис…
Голодные года. Свой огород.
В Артемовских лугах пролили пот.
Копали грядки. Корнеплоды в бурте.
У грядок отдыхали на краю,
И пенье птиц казалось, как в раю,
Отцу, рожденному в казахской юрте.
II
Отцу, рожденному в казахской юрте,
Казались сном волшебным неспроста
В сияньи звёзд, как в вечности приюте,
Диковинные Севера места.
По насту серебристому малыш
(на лыжи мама ставила) шёл шустро.
Полярное сияние – как люстра.
Сполỏхов свет – на ровный след от лыж.
И здесь сорок второй был без бомбёжки,
В тайге полно брусники и морошки,
А там, под Горьким, свой голодный волк.
И бабушку не тронул он – молилась
О детках. Не забудем Божью милость,
Покуда голос памяти не смолк.
III
Покуда голос памяти не смолк,
Опять в воспоминанья погрузѝмся:
Как первый школьный прозвенел звонок,
На час в военный Горький возвратимся.
Как в сорок третьем, с братом, в первый класс
Дворами шли с Больничной до Семашко.
И как учитель в угол ставил вас,
Просыпавших горошек из кармашков.
И было это не из озорства,
А голод постоянно доставал.
Попробуйте горох погрызть, пожуйте!
И были рады корочке ржаной,
Пусть даже черствой, на двоих одной…
Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!
IV
Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!
Путь по «лежневке» к Северной Двине,
И тучами мошкẚ висит, до жути.
Добрались, обустроились вполне.
Река Барковка. Хариус – по дну.
Брал «на булавку» – за блесну сходила.
Резиновая лодка бороздила
И речку Мыло – сáжень в ширину.
Четыре парты в школе – классов столько.
Сестрёнку взяли – не ревела б только,
Девчонка рисовала, как могла.
И зимовали тут же. Снег – под крышу.
Дрова в печи потрескивают, слышим.
Сороковые. Небо кроет мгла.
V
Сороковые. Небо кроет мгла.
А над тайгою Среднего Тимана
Метель, как карусель, зимой мела,
По крыши занося две ѝзбы стана.
Весной отец ходил «на глухаря»,
Семье охота – верное подспорье.
Собаку-лайку брал с собой с подворья,
Пока ещё не занялась заря.
«Стой, не хрусти. Дождёмся – будет толк».
Собака чует глухариный ток.
И нужен выстрел, никуда не деться.
Собаке Майке – радость, потроха.
И нам в семью – добыча неплоха…
Войной отмеченное время. Детство.
VI
Войной отмеченное время. Детство.
Усть-Цильма. Староверы. Строгий быт.
А душами добры – чуть приглядеться.
Как жалко, что порядок тот забыт.
У женщин – длиннополый сарафан,
И девочки в кокошниках – царевны!
На праздник – хороводы непременно,
Все вéселы, и ни один не пьян!
И кулебяка с сёмгой – из печѝ!
Поджаристая: «Съешь меня!» – кричит…
Зимой на санки – вот от скуки средство.
Не слышен здесь тревожный гром войны,
Ведь было так в истории страны –
От бомб, казалось, никуда не деться…
VII
От бомб, казалось, никуда не деться,
В тайге, однако, был их вой далёк, –
В селе Усть-Цильма. В малицу одеться
Зимой, и в школу быстро, паренёк!
А по пути – базар: игрушки, глянь!
Олень-свистулька, рыбачки из глины,
То староверов промысел старинный.
Купил, сестренке – радость, детству – дань.
А после школы – на печёрский берег.
На санках – вниз, но вдруг – навстречу звери!
«Собачья свадьба», как известно, зла.
Не двигайся – порвут! Мёрз, коченея.
Как льдинки, слёзы. Псы рычат всё злее,
Но бабушки молитва берегла.
VIII
Но бабушки молитва берегла.
Зимою сорок пятого тревожной
Болела мама, так занемогла, –
В больнице говорили: «Безнадёжна!»
Тогда сказала бабушка: «Молись,
Дитя, о маме! Нет сильней молитвы!
Пред Богом души детские открыты,
Ты образам смиренно поклонись!».
И рядом Богородице молилась,
И маме милость Божия явилась,
Нашли лекарства, и ушла беда.
Болезнь ушла. И вновь на Север – к мужу,
С двумя детьми, какой характер нужен!
И был Архангельск. Север. Холода.
IX
И был Архангельск. Север. Холода.
А летом с другом делали байдарку.
По волнам Северной Двины – айда!
Рыбачили на «подпуски» с азартом.
Потом была и Яренга-река.
На ней – селенье Яренск, место ссыльных, –
И «царских», и «кулацких» – духом сильных,
Сажавших деревẚ по берегам.
Стояла буровая между ёлок,
Отец – начальник партии, геолог.
Искали нефть, но не нашли тогда.
Опять в дорогу. Испытанья снова.
Казалось, сколько можно, право слово!
Река Печёра. Пароход во льдах.
X
Река Печёра. Пароход во льдах.
Пред тем, борясь с теченьем, полным ходом
Шёл «Сталинец». Ночь. Скрежет и удар!
Такой «подарок» северной природы, –
Корабль влетел на камень-одинéц
Так плотно, что стащить не удавалось.
Стояли долго. Реку льдом сковало.
А сёмга с манкой – вам не леденец!
Кругом тайга, «зима катит в глаза».
– Пора на берег, – капитан сказал.
На тонкий лёд ступали с лёгкой дрожью.
Такой прозрачный – было видно рыб!
Олени, нарты и полозьев скрип,
В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.
XI
В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.
Сначала на оленях, по реке,
На нартах продвигались осторожно.
Потом по снегу в рόзвальнях, в тайге.
Мороз. На сёмгу выменяли пыжик.
Малец пригрелся – тёплый был наряд.
Заснул, с саней упал, в глазах снаряд
Рванул, как будто чередою вспышек.
Не сразу спохватились, отыскали
Закоченевшего и спиртом растирали,
И внутрь – дыханье вон! Уж не забыть...
Заимка староверов. Есть запасы.
Тепло и сытно, но небезопасно –
Тайга. Медведь-хозяин у избы…
XII
Тайга. Медведь-хозяин у избы, –
Знать, ненароком «мишку» разбудили.
Ему поесть бы, и в тепле побыть,
Пришлось пальнуть, насилу проводили.
Вновь летнею порой в местах других, –
На Волге, в Чувашии – новосёлы,
В селеньи Ковали – базар весёлый,
А в центре – столб, а сверху – сапоги!
Чуваши в «Сумар чук» дождя просили,
И воду из ведра на «майру» лили,
Чтобы посевам тучности добыть.
Отец весь день на буровой – работа.
А деткам «велик» погонять охота…
Всё было так – по прихоти судьбы.
XIII
Всё было так – по прихоти судьбы.
Подбитый самолёт у стен кремлевских, –
И гордость за народ, который бил
Фашистских тварей в их «арийском» лоске,
Но злость на пленных немцах не срывал.
Один из них в дом заходил погреться,
И бабушка подкармливала немца,
Он кланялся и руки целовал.
В сознаньи не укладывалось: ас,
Детей бомбивший, и безвредный Ганс,
Который, вроде, в Бога верил тоже.
Не уживались в детской голове, –
Так и стоят в глазах: добряк и зверь,
Как будто бы вчера. Помилуй, Боже!
XIV
Как будто бы вчера, помилуй, Боже,
В Михайловке, что близ Караганды,
В домишке, более с землянкой схожем,
Младенец рос. Над степью – горький дым.
Как будто бы вчера была война.
Военный Горький и суровый Север.
Здесь – немцы пленные, там – староверы.
Далекие такие времена.
И жизнь могла бы сказкой показаться,
Фантазиями в нить судьбы ввязаться,
Но сказка – ложь, хоть есть и в ней намек.
А в повести моей – всё быль, и ею
Отцу я добрым словом – как умею,
Сегодня отдаю сыновний долг.
Магистрал
Сегодня отдаю сыновний долг
Отцу, рожденному в казахской юрте.
Покуда голос памяти не смолк,
Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!
Сороковые. Небо кроет мгла.
Войной отмеченное время. Детство.
От бомб, казалось, никуда не деться,
Но бабушки молитва берегла.
И был Архангельск. Север. Холода.
Река Печёра. Пароход во льдах.
В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.
Тайга. Медведь-хозяин у избы…
Всё было так – по прихоти судьбы,
Как будто бы вчера, помилуй, Боже!
Комментарии
Отправить комментарий